Having been
* * *
Из положения лёжа под кроватью Кенмы жизнь всегда казалась проще и понятнее. Под щекой кололся жёсткий, сколько ни стирали, ковёр, чуть подальше красовались давно пересчитанные царапины на лакированном дереве, завядшая зелень несводимого гуашевого пятна, мелкая пыль и крошки. В зловещей темноте между толстенькими прямоугольными ножками таились чёрные чернушки и сворованные ими носки. Между пятнами и пылью, знакомыми Куроо с детства, очень легко забывалось, что у него уже почти взрослые обязанности, размер ноги LL и полный пиздец в личной жизни, поэтому он занял своё законное место ещё с утра и вставать не собирался. Никогда.
Около восьми вечера Кенма перебирался из-за стола на кровать и наступил ему на живот, Куроо прекрасно понял, что тот имел в виду, но на провокацию не поддался, только закатился ещё поглубже. Спустя полчаса вопросительного молчания он всё-таки сдался и передвинул голову достаточно, чтобы видеть собеседника.
Тот факт, что ему пошли навстречу – свесившись поперек кровати, так что приставка теперь покоилась на его животе, – подсказал, что выглядит и вздыхает он как самый несчастный в мире человек, и Кенме его очень жаль. «Расскажи мне о своих проблемах, друг!» – могло бы читаться в прикованных к экранчику глазах. Но не читалось.
– Я не знаю, что делать, – признался Куроо, спугнутый рёвом заставки девятичасовых новостей прямо под спиной, в гостиной.
«Работает – не трогай», – донеслось в ответном вздохе.
– Оно не работает. Это сплошная дисфункция, потому что с друзьями не спят.
Судя по доставшемуся ему очень, очень усталому взгляду, Куроо что-то упускал. Что-то ужасно очевидное.
– Котёнок, придётся словами.
– А Акааши тебя больше на порог не пускает?
– Вот сейчас обидно было, – брыкнувшись, он спихнул с живота приставку, судя по короткому шипению, месть удалась и кучка пикселей на экране получила несовместимые с жизнью повреждения. – Я-то думал, ты мне друг.
– А ты всем друзьям пихаешь хуй в зад?
– Эй, не смешно, – он болезненно поморщился. – Серьёзно, поговори со мной.
– Тебе не со мной надо разговаривать.
– И что, я подойду и скажу: «Чувак, мы отличные друзья, просто разлучённые в детстве близнецы, мы собираемся жить вместе и играть в одной команде, давай всё похерим и станем встречаться»? Да он меня пошлёт куда подальше.
– Не пошлёт, – со вздохом отозвались с кровати.
– Пошлёт.
– Не пошлёт.
– Пошлёт.
– Куро. Не пошлёт.
– Откуда тебе вообще знать? Хочешь поделиться опытом, как прошло пылкое признание коротышке?
Даже приставка поддерживала повисшее вокруг них презрительное молчание, ни одна кнопка не скрипнула.
Куроо сдался первым.
Портить безопасное место плохими эмоциями не хотелось, так что он со вздохом заполз на кровать, получил ленивый тычок ногой в плечо за вытряхивание пыли из волос на одеяло, и растянулся, устроив тощие лодыжки поперек своего живота. Под ухом шестнадцатибитно попискивала отброшенная приставка, так нудно, что хотелось перебить её ну хоть чем-нибудь, хоть собственным голосом.
– У нас не такие отношения, понимаешь?
Свисающая с кровати спина время от времени подрагивала лопатками и понимания не выражала. Куроо счёл нужным уточнить:
– Не романтические.
Потому что романтика – это свидания. Это осторожно сжимать руку в руке и переписываться ночами, восемь раз перенабирать сообщение из трёх слов «Привет! Пойдём погуляем?» и в панике собираться, отчаянно надеясь понравиться. Это когда краснеешь перед первым поцелуем и в животе трепещут бабочки, а не как у них. У них было четыре литра пива, мерзавчик сётю, рождественские романтические комедии по телевизору и любопытство, которое сгубило не только и кошку, но и сову. Вот так и получилось, просто так, по дружбе.
– Поговори с ним, – мягкий голос вырвал его из размышлений, – я думаю, ты удивишься.
Судя по настойчивости в голосе, Кенма настроился спорить до победного, но вот он сам был к этому не готов.
– Поговорю, ага. Как только ты объяснишься с коротышкой.
На этот раз на него даже не обиделись, справедливо приняв подколку за просьбу оставить тему.
Шелест шин и велосипедные звонки доносились из приоткрытого окна всё реже и реже, спальный район погружался в оцепенение вечера буднего дня. Придавленный уютным живым весом Куроо лениво шуршал страницами отложенной на «после экзаменов» книги, пролистывая то вперед, то назад, не в силах толком сосредоточиться. Наконец, вместо очередной сплетни из жизни Карасуно, до него доносится:
– Шоё передаёт привет и спокойной ночи. Тебе тут постелить?
– Да не, домой пойду.
– Не заблудись.
– Если заблужусь и окажусь в Мияги, передам коротышке от тебя поцелуйчик на ночь. Как передать, с языком или без?
– Закрой дверь за собой, – Кенма кинул телефон на зарядное устройство и теперь шарил вокруг подушки в поисках приставки, болезненно вывернув руку и окончательно разворошив постель. Хоть бы голову поднял, засранец.
– Не забудь, послезавтра в семь.
– Локацию скинь.
Согласие было получено подозрительно быстро, но начинать новый виток разговора по душам не хотелось совсем, и, пожелав спокойной ночи, Куроо притворил за собой дверь.
Бормотание телевизора давно замолкло, и сейчас во всём доме горел только свет в прихожей, оставленный специально для него – нижнюю половину ступенек он и так знал куда ближе, чем хотелось бы. Сунув тапочки на полку, он запихнул ноги в кеды и подоткнул шнурки, не завязывая. Путь до дома был долог, труден и составлял восемьдесят семь шагов.
* * *
Куроо
Тецуро15 минут назад
Сводному хору котиков и совушек банзай #караоке #новоеместо #банда
Судя по фотографии, хор не то что не планировал прожить десять тысяч лет, но и в принципе был мертворожденным. Страстно заглатывающему микрофон Вашио вторили сидящие ближе всех Юкиэ и Бокуто. Удерживаемый за шиворот Куроо проявлял должное участие, размахивая бело-золотой банкой, но его внимание было прочно приковано к разговору между двумя парнями и двумя девушками, сгрудившимися практически лоб в лоб, чтобы расслышать друг друга в какофонии караоке. Замыкали круг собравшихся у низенького стола Акааши с подружкой, выглядевшие посреди выпускников как воспитатели ясельной группы, обозревающие песочницу. Несмотря на то, что фото было выложено с аккаунта Куроо, Яку и не сомневался, что сделал его Кенма, заполучивший по телефону в каждую руку и явно не соответствующий своим размерам угол дивана.
Яку Мориске 13 минут назад
мы скоро будем. Там в холле беруши не продаются?
Куроо
Тецуро 13 минут назадпродаются! 5% и 7% по 0.33 и 0.5. Вас встретить у станции?
Яку Мориске 13 минут назад
найдём как-нибудь
Куроо предлагал, между прочим, из лучших побуждений, надо было соглашаться. Караоке приткнулось на четвёртом этаже дома, нависающего над заставленным до состояния тупика переулком. Вокруг ещё не валялись флаеры, не облетали наслоенные друг на друга плакаты со специальными предложениями, не толпились и яркие, как пёстрые зефирно-конфетные птички, школьницы. Ещё чуть-чуть, ещё немножко, и заведение могло бы избежать нашествия не очень музыкальных, зато очень громкоголосых волейболистов. Однако случилось так, что бывшие капитаны Некомы и Фукуродани, снова наворачивавшие километры в поисках идеального (ну, хотя бы соразмерного и доступного) гнезда для одной совы и одного кота, проходили мимо как раз в тот момент, когда подтягивавший раму вывески рабочий уронил перфоратор прямо на собиравшего подсветку рабочего. Огласившие захламлённый переулок эпитеты несомненно стоило запомнить в целях описания родословной и сексуальных предпочтений игроков команды-соперника, внимание они привлекали лучше любой вывески.
В общем, это была не та история, которую можно было бы быстренько выложить, когда в дверь наконец просунулись две переноски с пивом, и первым, что из-за них послышалось было:
– Ну вы, парни, даёте, как вы вообще нашли это место?
– Хей-хеееей!!! – Бокуто первым соскочил со своего места, чтобы принять драгоценный груз, и дальнейший хор приветствий потонул в его возбуждённом: «Оооо! Привет! А я тебя видел на трибунах!!!»
Вслед за Яку в проёме показался поднос с напитками пугающих цветов, туфелька с цветком, пышный подол платья, и, наконец, вся Хайба Алиса.
– Привет всем! Спасибо, что пригласили! – она протиснулась вслед за Яку и ловко ткнула локтем кнопку дверей.
– Алиса! Ой, как здорово!
– А Лев не с вами?
В возникшей сумятице, пока тринадцать человек пытались разместиться в одной комнатушке, по большей части занятой диванчиком и столом, а также разобраться с напитками, пообниматься со знакомыми и познакомиться с остальными, Куроо совершил тактическое отступление. Уворачиваясь от вытягиваемых ног и взлетающих локтей, он дополз до подлокотника дивана и подул на двухцветный затылок:
– Что ты знаешь?
– Что Лев с самого вашего выпускного шипит на любое упоминание Яку.
Лев? На Яку? Это было занятно. Последнее, что помнил об их высоких (односторонне высоких, в любом смысле этого словосочетания) отношениях Куроо, что их будущий ас в тот день собирался наконец признаться.
– Я думал, он любит Яку.
– Но сестру он любит больше.
– С выпускного, говоришь…
Толпа вокруг стола уже рассортировалась, девчонки отобрали пульт и воодушевлённо выбирали, какую бы песню исполнить за знакомство. Яку выслушивал экспресс-версию новостей из Фукуродани, брови сведены, будто выслушивает отчёт о продажах, которые всё никак не догонят конкурентов. Улыбка хоть и стала менее нервной, но так и не расслабилась до конца. А ещё этот придурок нацепил галстук. Куроо почти жалко Льва и очень, очень смешно.
Яку и Алиса сидят спиной друг к другу, даже не соприкасаясь плечами, но между ворохом складок платья и кожей ремня опирающиеся на пол руки легонько перепутались пальцами. По лицу бывшего одноклассника то и дело прокатываются волны румянца, и почему-то Куроо почти жалко себя.
Девчонки колдуют над очередью воспроизведения, и сквозь сопровождающие раздел микрофонов визги до дивана ещё доносится:
– А где ваш Сарукуй?
– Обустраивается в Нагое, ему лучший вариант предложили в Мейдзё.
– На инженерный?
– Ноуп! Аграрка!
– Аграрный в Мейдзё?
– Ну, всё лучше, чем как наш любимый капитан, – выпускники Фукуродани, как по команде, прыснули.
– Кстати, Бокуто, Куроо трепался, конечно, но я так и не понял, ты куда поступил?
– Туда же где он, в Дзюндай.
– А факультет?
– Международного гуманитарного воспитания!
Лицо Яку скривилось в выражении, появлявшемся, в общем-то, у всякого, кто слышал это название в первый раз.
– Что? И что там за программа?
– Международное гражданство! – восторженно, выделяя каждый корень, продекламировал Бокуто. Его бывшие сокомандники заржали, не скрываясь, но почётной мамочке Некомы было не занимать терпения и дотошности.
– Ну смотри, наш придурок после выпуска, теоретически, станет спортивным психологом. А ты?
Ответ, как и счастливое уханье не в первый раз слышавших подобный диалог сов, потонул в рёве гитар и ударных.
Попрощайся с проснувшимся городом
И подставься под волны возбуждения
Куроо не знал, чего он ожидал, AKB, наверное, но никак не дедушек японского рока. Странные у девчонок были представления о песнях для лучшего знакомства. Впрочем, к середине и он уже вскидывал крестом руки.
Икс! Давай, почувствуй!
Опуская их с громким хлопком на клеёнку диванчика.
Икс! Давай, кричи!
По-кошачьи сморщив нос, Кенма сел, отодвинувшись подальше от едва не прилетевших ему по носу рук.
Девчонки закончили под бурные аплодисменты, расплёскивающиеся над головами напитки и рассказ Алисы, как она в детстве ездила к бабушке в Россию и даже там соседский мальчик знал эту песню.
Вечер летел, размечаемый переменой песен и звоном алюминиевых банок, приземляющихся ровнёхонько в корзину. Ещё веселее стало после того, как Кай твёрдой рукой удалил из очереди воспроизведения все песни со словом «сакура» в названии. Даже Акааши и Кенма в конце концов сменили выражение лиц на что-то ближе к воодушевлению, чем к их обычному унынию, и вполне искренне посмеялись над их с бро коронным номером «Паровозик Чух-Чух».
Конечно, когда они выполняли это охуенное движение с приседанием по кругу вдвоём, это выглядело не так круто, как в клипе с подтанцовкой, но получалось всё равно потрясающе. В конце концов, при исполнении песен группы J Soul Brothers дополнительные очки им должны были начисляться сразу за название.
Заодно в полуприсяде Бокуто заметил заботливо заныканный под столом, чтобы на него никто не сел, пакет. Судя по скачку, с которым он нырнул под стол, как только песня закончилась, чуть не опрокинув принесённые нехарактерно заботливым Яку коктейли, сам он об этом пакете совершенно забыл.
– Широфуку! Хей, Широфуку! – заухал он ещё из-под стола. – Это тебе!
Плотный кремовый пакет был представлен девушке с таким энтузиазмом, что едва не упёрся в торчащую у неё изо рта нежно-розовую поки. С ритмичным хрустом поки скоренько втянулась. Содрав с пакета печать, Юкиэ достала из него угловатую сумку с забавными меховыми помпончиками.
– Ой, какая славная! Я согласна, это мне! А за что?
– За всё, что я одолжил и не вернул, – он сконфуженно потянулся взлохматить чёрно-белый затылок, но вовремя отдёрнул руку. – Я не помню, сколько там накопилось.
Насколько Куроо мог прикинуть, помножив забывчивость Бокуто на его же прожорливость, должок был существенно больше. Впрочем, кажется, он недооценил друга – Широфуку пошуршала чем-то бумажным внутри и удовлетворённо кивнула. Одобренное подношение пошло по рукам:
– Какая клёвая!
– В прошлом номере Кан-Кана такая была! – вздохнула Нишигава, прослеживая кончиками пальцев оттиск на коже.
Судя по косому взгляду Конохи, не первый год с ней встречавшемуся, он уже предчувствовал, как проведёт завтрашний день. «Сколько?» – артикулировал он. «Двадцать две», – показал пальцами из-за спины Бокуто. «Ебать, ты мудак», – отчётливо пробежало в раздражённо суженных глазах.
– Бокуто, вы такую замечательную сумку выбрали, у вас такой прекрасный вкус!
Никогда бывший – уже бывший – капитан волейбольной команды Фукуродани не походил на сову так, как под похвалой. Глядя на гордо надувшуюся грудь и склонённую к плечу голову не составляло труда представить, как сова расправляет перья, выставляет вперёд взъерошенную грудку и поводит головой, подставляясь под подушечки гладящих её пальцев. Бокуто удовлетворённо ухал и плёл что-то про изматывающие поиски и муки выбора, Куроо поддакивал ему как мог, подсказывал детали и драматически закатывал глаза. Причём как раз последнее – от всей души, потому что на деле они гуляли по торговому центру, а потом, резко сменив траекторию, Бокуто затащил его в отдел с девчоночьим шмотьём и, даже не остановившись у стеллажа с самыми популярными товарами, только сграбастав с него то, что повыше стояло, прошествовал на кассу. В излагаемом Бокуто варианте история была существенно длиннее и красочнее.
Отвлечься от охренительной истории его заставил перезвон синтезированных аккордов и бравурные духовые, больше похожие на музыкальную вставку в рекламных объявлениях в супермаркете. Из тех, что закрадывались в мозг незаметно и крутились там на повторе неделями.
– Кто поставил в очередь SMAP?! – возопил он в праведном гневе, оглядев развалившихся вокруг стола подозреваемых. Половина из них уже выглядели достаточно пьяными, чтобы дойти до самого попсового дна. Исключить можно было разве что Яку, который не стал бы так подставляться – не для того он галстук гладил.
Куроо не ожидал. Никак не ожидал дермантинового скрипа. Мягкого топота, с которым ноги в белых носках опускались точно на сантиметры свободного места между чужих коленей, бёдер и кистей, пробираясь к пятачку сцены. Едва слышимого клацанья зубов об ободок алюминиевой банки, перевёрнутой кверху донышком.
Отправив пивную банку в корзину Кенма подобрал микрофон и вступил прямо с середины строчки:
…мечта, недостижимая, сколько не тянись,
Что однажды мы с тобою вместе вдоль по радуге пройдём
– Вот это его вставило, – донёсся сиплый шёпот откуда-то сбоку.
Возможно, Кенма его не услышал, возможно, его просто уже ничто не могло отвлечь. Перенося вес с одной ноги на другую, руками он изображал жесты, позаимствованные, скорее всего у девочек-волшебниц. Или из заклинаний призыва из какой-нибудь игры. Тем не менее, десятки часов в Тиатризм прошли не зря – в ритм он укладывался чётко, так, что из этих пасов действительно складывался танец.
Ла-ла-ла
Я расправлю крылья и пролечу всё небо, став птицей,
Ты только всегда-всегда дари мне
Улыбки и тепло, Солнышко Моё
Отдельный сюрреализм происходящему придавало то, что несмотря смотря на миленький текст, как всегда расслабленные черты лица выражали разве что его обычное уныние и только в глазах плескалась… Как сказал бы сам Кенма, это была фрустрация восьмидесятого левела.
…став цветочком,
Ты только всегда-всегда дари мне
Своё сердце и тепло, Солнышко Моё
– Кто-нибудь, пожалуйста, отправьте это в Карасуно! – взмолился Куроо. Позади раздалось утвердительное мычание.
Он вовсе не это имел в виду.
Это было сказано не всерьёз.
Даже будучи пристёгнутым к электрическому стулу, Куроо будет настаивать, что он пошутил и не сговаривался с Акааши, и совсем не желает лучшему другу смерти от разрыва сердца.
– Куроо, Бокуто, вы не подскажете лайн Хинаты? – вкрадчивый голос, как по волшебству, заморозил их новую звезду поп-сцены, он замер, так и не подоткнув вторую ногу на диван.
– У Хинаты нет лайна, у него не смартфон, – безобидно отозвался Бокуто.
– Кейджи, нет, – наконец выдавил Кенма.
– Да, Акааши, да! – ликовали, утирая истерические слёзы смеха Коноха и Кай.
Да, в общем-то, и все остальные.
– Кейджи, ты не посмеешь.
– Отправлю тогда Энношите, с пометкой «для Хинаты».
– Если ты отправишь это видео, можешь попрощаться с материалами для научной работы на летнюю конференцию, – тихий голос не дрогнул ни на едином слоге, только жалобно скрипнули вдавленные до упора в корпус приставки кнопки.
Акааши поднял голову, ожидая, пока видео прикрепится к сообщению. Его лицо зеркальным отражением демонстрировало всеобъемлющее уныние.
– Это ради вашего же блага.
Даже не опустив глаза на экран он коснулся нижнего правого угла.
Со вздохом, обычно зарезервированным для четырёхлетних двоюродных племянников и особо нудных сайд-квестов, Кенма перевёл взгляд в сторону Бокуто. Он всё качал пальцами, подманивая, даже когда тот подполз почти вплотную, и, наконец, тонкие губы шевельнулись прямо у подставленного уха. Куроо показалось, что они сжались вокруг слогов его собственного имени.
Верный своей открытой, широкой душе, Бокуто не посчитал нужным шептаться. Его недоумевающий вопль окатил всю комнатушку:
– А сейчас мы чем занимаемся?!
* * *
Если спросить Куроо Тецуро, что изменилось в его жизни за последнее время, он затруднится с ответом. Изменилось всё. Просто в один прекрасный – феерически прекрасный, до покалывания в губах и ватной тяжести в ладонях – момент всё встало с ног на голову.
Возможно, мир перевернулся, когда его старый друг повернулся к нему и спросил, между одним перезвоном размеренно подбрасываемых на ходу ключей и другим:
– Куроо, пойдёшь со мной на свидание?
И это наверняка был прикол. Это точно был прикол. Но от широкой переносицы, по скулам и до самых ушей растекался густой румянец, так что, может, всё-таки не был? Куроо запаниковал, так по-дурацки, словно такого не случалось ни с кем и никогда. И не придумал ничего лучше, чем спросить:
– Почему?
«Ты тупой, но я тебя всё равно люблю», – громадные глаза оказались распахнуты достаточно широко, чтобы эта фраза читалась предельно чётко.
– Потому что ты мне нравишься и мы встречаемся!
А может быть, такого не случалось ни с кем и никогда, по крайней мере, ни в одном романе из тех, что прочёл Куроо, на героя не обрушивалась новость, что он, оказывается, встречается со своим бро.
Но, наверное, этого бы не случилось, если бы Кенма не сказал Бокуто пригласить его на свидание, а Кенма разозлился на Акааши, Акааши снял видео в караоке, в караоке они оказались из-за упавшего перфоратора.
Но «перфоратор упал» – было не очень логичным ответом на вопрос, что изменилось.
И вроде бы они всё так же шатались по городу, пожирали фастфуд, шутили со смешными девчонками, застрявшими в соседней очереди, перегораживали весь тротуар, обнявшись за плечи, и валялись друг на друге на холодной траве, но теперь всё было по-другому. «Ты мне нравишься», – ухало у Куроо в голове, когда вокруг его запястья смыкались шершавые пальцы. Живот сладко сводило, а в горле пересыхало, но пить не хотелось – только целоваться, прижимаясь ближе и ближе, пока не треснут губы.
«Ты мне тоже очень нравишься», – потирался он плечом о плечо в качестве ответа.
И даже совиные стикеры, которые Бокуто присылал вместо «доброе утро», теперь казалось, вытягивают клюв трубочкой для поцелуя.
Ещё изменился порядок осмотра квартир – представительный риэлтор теперь отдавал им ключи и карту района с помеченными домами и отправлял самостоятельных и ответственных молодых людей смотреть варианты одних. Впрочем, это вряд ли было связано с перфоратором.
– Хей, бро, смотри! – рельефный носок ботинка ткнулся в голень, вырывая из размышлений.
Куроо смотрел. На пляшущую сетку теней на лице Бокуто, на выскользнувший из гелевой хватки двухцветный волосок за ухом, на россыпь подзаживших лиловых прыщиков вдоль линии челюсти. Почти уже апрельское солнышко наконец избавилось от тучных серых облаков и разошлось не на шутку. Куроо смотрел, как в золотых глазах прыгают зайчиками солнечные искры.
Бокуто уже забил показывать ему, что он там пытался, и просто ждал, пока у друга пройдёт приступ мелодраматизма. Что ещё раз показывало, какой он замечательный, внимательный и чуткий и, в общем, только усугубляло ситуацию. Посмеявшись когда-то над рассказанной Львом шуткой про котов и март, Куроо не ожидал, что так безнадёжно впишется в неё сам.
Наконец в голове освободилось достаточно места для восприятия чего-то кроме разворота плеч и задорной улыбки.
– Смотри-ка! Это, оказывается, храм покровителям знаний и учёбы.
Бокуто ткнул пальцем в сторону главного строения храма, на территории которого они сели попить и найти на карте нужный дом. И правда, сквозь чёрные ветки виднелся прибитый к оохараэ плакат, что-то про успешную сдачу экзаменов. Сразу стало понятнее, откуда на ступенях и в курилке столько тётушек в джинсовых капри и простроченных куртках.
– Пойдём?
– Да нам, вроде, уже поздно.
– А мы заранее, помолимся за первую сессию. У меня там будет испанский! Испанский, представляешь? Но хабуро супейнго, – заржал Бокуто. Мамочки неодобрительно пыхнули дым в их сторону и зашептались с новой силой.
В затылке зазудела мысль, что вот у кого-то, не будем тыкать пальцем, с языками всё хорошо, просто замечательно, а у него самого – пять экзаменов в первую же сессию. Так что, пожалуй, да. Можно начинать молиться.
Площадка перед храмом и ступени были щедро залиты солнцем. От оохараэ сладковато и душно пахло сырой соломой – едва ли пар не поднимался. Хлопки звонко разлетелись между голых ветвей.
– Ты знаешь, – протянул Бокуто, жмурясь на солнце, – у меня хорошее предчувствие.
Навигатор проложил дорогу к южному выходу и прямо, никуда не сворачивая.
* * *
Квартира, располагалась на третьем и последнем этаже здания, которое было себя выше, чем шире. Даже места для отдельного входа в располагавшуюся на первом этаже химчистку не нашлось, так что они минут пять протоптались у двери, сбитые с толку вывеской. На внутренней лестнице они протёрли плечами дорожку по стене. И тем не менее, на удивление, пустая комната казалась даже просторной. Восемь – на глаз – татами, пыльная газовая колонка рядом с сухой раковиной, пятачок входа метр на метр и две двери. В спальню и в ванную, видимо. На светлом деревянном полу вольготно раскинулось пятно света из двух громадных, от пола до потолка, окон. «Зимой разоритесь», – шепнул здравый смысл.
Под ногой нагретый солнцем квадрат был ласковым и тёплым.
«Будем жить под котацу», – мысленно отмахнулся Куроо.
Хотелось лечь на пол и свернуться на солнышке под неспешно оседающими на лицо и одежду пылинками.
Улица была на удивление тихой, не слышно было ни машин, ни кукования светофоров, только где-то глухо бухали мячом об стену. Пустая коробка комнаты, отгороженная от мира пластиковой дверью и белым нейлоном штор, казалось, существовала в отдельном пузыре тепла и света. Даже Бокуто притих, вжавшись в его спину и пристроив голову на плече. Склеившиеся пики кончиков волос щекотали ухо.
Куроо стряхнул его с себя и, прежде, чем тот успел возмутиться, потянул с плеч куртку. Собачка звякнула об пол где-то за пределами видимости. Он сел на пол, откинувшись на локти, и с сухим шорохом джинсы Бокуто оказался между его разведенных ног.
В тишине и пустоте можно было сосредоточиться и поймать каждое мельчайшее движение губ, мягких и скользких от слюны. Медленно, поджигая каждое нервное окончание, будоража каждый сосудик под тонкой кожей, тёплый язык провёл до самого уголка рта, сминая упругую плоть. Вылизал чуть шершавую, солоноватую складку и снова принялся оглаживать губу, время от времени проскальзывая по обволакивающе-мягкой внутренней поверхности.
Медленная, вяжущая ласка выбила из Куроо способность воспринимать окружающий мир кроме чуть давящего языка, влажного дыхания, оседающего между трущимися подбородками, и тёплого веса, навалившегося на грудь. Поглощённый необходимостью огладить языком каждую неровность в глубине чужого рта, он не замечал дрожи в локтях, пока они не разъехались, отказавшись держать двойной вес. Куроо гулко стукнулся затылком об пол, Бокуто проехался носом по его груди, зацепив ноздрёй каждую пуговицу.
Пузырь гипнотизирующей тишины лопнул с тёплым смехом. Куроо вытянулся на полу звездой, прикрыв глаза от яркого света, и даже не пытался остановить щекочущие горло смешинки. Бокуто ржал прямо ему в живот, набив рот рубашкой, и горячие выдохи обжигали даже через два слоя ткани. Надавив лбом на впалый пресс, он приподнялся на коленях и просунул руки к ремню. Куроо и не помнил, когда в последний раз они раздевали друг друга так медленно, чтобы почувствовать, как вслед за тканью проходятся лихорадочно горячие ладони, легонько ероша волоски. Как углы обкромсанных ногтей царапают непривычную к прикосновениям внутреннюю поверхность бедра. Как нагретые солнцем доски льнут к обнажённой спине. Как ещё не покрывшаяся испариной кожа не скользит, только трётся, и головка члена пробуксовывает по животу и груди, тяжело шлёпая, когда Бокуто зацеловывает его бока, поднимаясь вверх. А потом и сам переползает выше и устраивается задницей прямо у Куроо на груди. Одной рукой он упирается в пол чуть выше уже пыльных чёрных вихров, а другой аккуратно придерживает затылок. Так бережно – это было бы очень мило, если бы при этом его мошонка не лежала практически у Куроо на горле.
– Ты не против? – на выдохе спросил Бокуто.
Вот так, между деревянным полом, тяжёлым задом на собственной груди и широкими, мускулистыми бёдрами, зажимающими его плечи, Куроо чувствовал себя загнанным в клетку. Он больше не видел на окна, ни голого потолка, только нависающие над ним мышцы пресса и груди, не видел и собственного тела, взгляд упирался в курчавую поросль лобка. Толстенький, налитый член упирался головкой в подбородок, выступившая белёсая капля блестела у самых губ, и он прекрасно помнил, какова она на вкус.
Куроо был не против. Куроо был совсем не против. Куроо был очень даже за – с каждым затруднённым вздохом к его собственному члену приливала новая порция крови. Он открыл рот и высунул язык, дотянувшись до горьковатой вязкой капли.
Кажется, всё это время Бокуто не дышал, и теперь он со всхлипом втянул воздух, загоняя член прямо по подставленному языку. Округлая головка ткнулась в нёбо за зубами. Едва шевельнув запястьем он изменил наклон головы и снова толкнулся бёдрами.
Поначалу он задвигал неглубоко, чуть дальше головки, всхлипывая каждый раз, как рельефный край проскакивал между натянутых губ. Хватка на затылке становилась всё жёстче, а яйца поджались и уже не елозили по кадыку. Наконец он потерял контроль и, забывшись, прогнулся в пояснице, вогнав член почти на всю длину, так, что Куроо едва не ткнулся носом в мокрые от пота и слюны волоски. Горло сокращалось в спазмах, пытаясь вытолкнуть инородный предмет, руки взлетели будто бы без команды мозга и вцепились короткими ногтями в напряжённые мышцы.
– Прости, – Бокуто мешком свалился на бок, едва не заехав ему ещё и коленом по лицу. – Прости, прости! Ты в порядке?
Куроо сотряс такой кашель, что лопатки стукнулись об пол, на глазах выступили слёзы. Наполнивший лёгкие воздух без пьяного грибного запаха казался до обидного чужеродным.
– Всё окей, – протолкнул он наконец сквозь измученное горло. При звуках слегка сиплого, влажного голоса на подвижном лице промелькнуло искреннее раскаяние, приправленное изрядной долей возбуждения. И тут же сменилось на самоуверенность аса – Бокуто явно решил загладить свою вину, и у него был план.
Слегка опавший было член Куроо снова начал проявлять заинтересованность в происходящем, стоило Бокуто устроиться между раскинутых ног. Тот потёрся щекой о колено и с энтузиазмом зарылся лицом в потную впадинку между натянутыми сухожилиями, стремясь вылизать её всю. Это было скорее щекотно, чем приятно. Он извивался на полу, стремясь уйти от атаки, и даже слегка отполз повыше, но был пойман. Крупная широкая ладонь обернулась вокруг лодыжки, накрыв её целиком, так что пальцы сомкнулись прямо на косточке. Задрав пойманную ногу вверх, Бокуто ещё разок круговым движением облизал уже раздразнённое местечко под коленом и двинулся вниз по бедру, касаясь только ртом – вылизывая, прикусывая, ероша, вычерчивая языком и пощипывая губами. Спустившись к самому паху, он проследил дыханием опоясывающие таз линии и приник к выступающим косточкам. Покружил языком по лобку. И перенёс внимание на другую ногу.
Куроо стукнулся затылком об пол ещё раз, теперь уже намеренно. Он, как дурак, попался на эту уловку и терпел изо всех сил, предвкушая крышесносное давление и жар влажного рта на своём члене и массирующий уздечку язык. Чтобы отпихнуть увлечённого, как сейчас, Бокуто, потребовалось бы всерьёз приложить силу, и к этому он совсем не был готов. Так что оставалось только костерить и упрашивать. Вместе с дыханием из горла неудержимо сочилась литания из упрёков и мольбы:
– Котаро, блядь, Кота, ну, возьми уже в рот, пожалуйста-пожалуйста, ну, пожалуйста, Котаро, давай-давай-давай…
Пальцы беспорядочно скребли по полу, пока не наткнулись на ворсистую ткань. Негнущимися пальцами он подтянул куртку к себе и вытряхнул из кармана смазку и презерватив. Завлекающе пошуршал фольгой.
За то, что он смог не кончить просто под тяжестью сосредоточенного взгляда, ему надо дать отдельную премию. За достижения в области секса.
Бокуто попытался надорвать пакетик со смазкой зубами, а когда не получилось – бесцеремонно закинул ногу Куроо себе на плечо, чтобы освободить обе руки. Наконец скользкие пальцы принялись дразнить сморщенную кожу, едва надавливая на вход.
– Как думаешь, вставить сразу два пальца? – бормотание едва пробивалось сквозь марево возбуждения в голове, – мы тебя хорошенько растянули ещё вчера вечером, да?
Ответа Бокуто и не ждал, засадил два пальца сразу. И, пожалуй, был прав. Пальцы погрузились в обволакивающее тепло с минимальным сопротивлением. Вдох, другой, и сжавшиеся вокруг третьей фаланги мышцы сфинктера расслабились. Он на пробу пошевелил пальцами, разминая стенки. Теперь, когда пульсация крови в теле Куроо передавалась ему через самые кончики пальцев, погрузиться в горячий, обволакивающий проход хотелось нестерпимо.
А ещё Куроо был охуительно красив. Бокуто смотрел, и не мог оторваться. Здесь, на полу, в квадрате жёлтого послеполуденного света из окна, он словно был разложен, чтобы им любовались, и Бокуто смотрел, оглядывая все подробности тела, обычно скрытые темнотой и спешкой.
Его пальцы – уже три, так быстро, – исчезали в кольце слегка припухшего сфинктера, подушечка большого то и дело ворошила реденькую чёрную поросль, припорошившую нежную сморщенную кожу между ягодиц. Проворачивая кисть, запястьем он иногда задевал тяжёлую тёмную мошонку, и тогда Куроо поскуливал на выдохе. Выше из густых завитков поднимался налитый кровью член, багровая головка слегка перекатывалась по сокращающимся мышцам живота, оставляя блестящую дорожку смазки на пару пальцев пониже пупка. Линии мускулов на груди стремились вверх, вытягиваясь вслед за пятнистыми, испещрёнными лиловым и жёлтым руками, упиравшимися в стену над головой. Жилистый торс вытянулся ещё сильнее, выгнулся так, что даже капли пота, скатывались на бока, прочерчивая поперечные дорожки.
Он ещё раз раздвинул пальцы внутри, слегка растягивая гладкие мышцы. Куроо уже потерялся в ощущениях и не думал зажиматься. Поправив норовившую соскользнуть с мокрого от пота плеча ногу, Бокуто раскатал по члену презерватив и неловко скомкал в кулаке пакетик со смазкой, выдавливая остатки. Как только он наклонился поближе, пристраивая головку, нога таки соскользнула, тяжело повиснув коленом на его локте. Сквозь шум крови в уши проникло невнятное шипение, то ли ругань, то ли извинения.
Как зачарованный, он уставился на округлое рельефное колено и длинную ровную голень. Длинную, такую длинную.
Бокуто подхватил обе ноги под колени, вздёрнул, прижимая их к туловищу, и навалился всем весом, одним движением проталкивая член по самые яйца. Он и сам почувствовал, как ствол крупно дёрнулся в попытке кончить – внутри было так тесно, так горячо, так кайфово. Как и каждый раз.
Не то чтобы он возражал, но он сам вставлял Куроо гораздо реже, чем тот ему, и каждый ебучий раз это было абсолютно крышесносно. До марева перед глазами. До боли в судорожно сведенных мышцах пресса на следующий день.
Давая им обоим привыкнуть к ощущениям, он переждал несколько вдохов, едва покачиваясь. Но прежде, чем начать двигаться всерьёз, он заставил Куроо обнять самого себя за голени, едва ли не сложив его пополам. Ответом на возмущённое:
– Ты, блядь, ебанулся?!
Послужили только стонущие выдохи:
– Тецу… Тецу… Так тесно, Те…
С осуждающим ворчанием тот сделал глубокий вдох и устроился поудобнее.
– Блядь, – севшим голосом прошептал Бокуто. – Какие длинные. Охуеть.
Крепко взяв его за приподнятый зад, он толкнулся раз, другой на пробу и почти сразу же перешёл на срывающийся ритм, не попадающий даже в хриплые выдохи. Он мелко раскачивал бёдра, едва выходя, только вбивая член всё глубже, проталкиваясь между тесных стенок. Едва ли через минуту он кончил.
Куроо стряхнул с себя навалившееся тело и с облегчением выпрямился. Расслабленная туша, явно всё ещё не обременённая высшей нервной деятельностью, скатилась на пол, звонко грохнув локтями и затылком. По опыту, после бурного оргазма осмысленной реакции можно было не ждать ещё пару минут, так что он не спеша поднялся, размял ноющее от непривычного угла растяжки сухожилие на внутренней поверхности бедра, и подобрал откинутую в сторону куртку Бокуто. Как и ожидалось, во внутреннем кармане нашлись презерватив и смазка. Точно такие же, в общем-то, из той же пачки.
Куртку он расстелил на полу, а потом помог Бокуто перевернуться на живот и уткнул его лицом в пахнущий дезодорантом и потом подклад. Заставив его приподняться на разъезжающихся коленях, он приласкал себя, пройдясь десятком привычных движений по слегка опавшему в неудобной позе члену.
На прикосновение вымазанных в геле пальцев Бокуто только довольно вздохнул и ещё сильнее прогнулся, вжимаясь лицом в прохладную ткань. Словно растёкся по ней грудью и плечами. Куроо торопливо подготовил его и подтащил к себе за бёдра, больше натягивая расслабленное тело на свой член, чем двигаясь сам.
Скомкавшие было полы куртки пальцы расслабились, не успел он досчитать про себя и до восьми, и он начал двигаться. Вдавив большие пальцы в крепкие мясистые мышцы, он с оттяжкой вышел по самый выпуклый край головки и с силой толкнулся назад. В отличие от друга, он не был склонен перевозбуждаться и терять голову и смаковал каждый проход. Каждое отдельное скольжение головки между сокращающихся стенок, заново раздвигающихся, чтобы вместить его член, разминающий нежные мышцы изнутри. И на каждом новом толчке давление в яйцах становилось невыносимее ещё на пару градусов.
Размеренное раскачивание бёдер отмеряло минуты. Время колыхалось вокруг них разве что в форме полупрозрачных полосок теней на залитой тягучим, медовым солнечным светом спине Бокуто. Когда тот наконец собрался с силами и начал подмахивать, приподнимаясь навстречу толчкам, Куроо несколькими судорожными движениями засадил поглубже и кончил.
– Хей, – стоило им растянуться рядом, как в липкий от испарины бок Куроо ткнулся кулак, – хей, хей! Мне нравится эта квартира. Берём?
* * *
Все шесть пролётов, ведущие на третий этаж, Куроо подсчитывал, сколько ходок им придётся сделать, чтобы перетащить все коробки, и успеют ли они вернуть машину к дому Бокуто по пробкам до того, как они превратятся в Адские Токийские Пробки. Подсчитывал и не смотрел перед собой, доверяя своему бро – своему лучшему другу, второй половинке души и бойфренду в одном лице – прокладывать путь. И никак не ожидал, что тот застрянет посреди коридора, а потому по инерции стукнулся лбом, уткнувшись многочисленными углами пирамиды коробок в спину перед собой.
– Ты чего? Ключ посеял?
Он развернулся и вывернул шею практически по-совиному, на все девяносто градусов, силясь выглянуть из-за горы вещей у себя в руках. Дверь была распахнута настежь, Бокуто зажал собственную разваливающуюся пирамиду коробок между коленом и подбородком и балансировал на одной ноге, уступая дорогу. Едва открывая рот тот прошамкал:
– Жнаешь, што Алиша говоила?
Алиса много чего говорила.
– Што на шшашье в новый жом первым нажо жапушкать кота!
Протискиваясь мимо Бокуто в коридорчике шириной с размах собственных плеч, Куроо зацепился своей горой коробок за его гору коробок, и чья-то нога оказалась на месте чужой ноги, а дверной проём неожиданно отрастил порожек, так что в квартиру они ввалились одновременно, под градом кед и трусов и под треск рвущегося картона. Но задница Куроо коснулась пола первой. Наверное, на счастье.
@темы: Волейболь!!, Слэш, Фанфики