Having been
Это должен был быть драббл. Слов так на 500-700. Но нет. Н-да, чувствую, так и не сложится у меня с твиттером
Навеяно куроёбством вокруг и монологом из книги Н. Игнатовой "Охотник за Смертью" которую я даже не читала
Куроо/Яку
ПГ,подростковый романс
~2500 слов
Кр. пер.: Яку в общем уверен, что он нравится Куроо, но иногда возникают сомнения. В самый неподходящий момент. Как, например, сегодня.
Сегодня
Сегодня
Сегодня. Яку в зеркале одёрнул зажатый лямкой сумки рукав куртки. Яку в зеркале выглядел каким-то нервным, Яку в коридоре не мог взять в толк, с чего. Нервничать было в общем не с чего, он просто возьмёт и сделает это. Сегодня. На большой перемене скажет Куроо, что тот ему тоже нравится, потому что этот придурок-переросток так и будет ещё три года таскать за ним шапку, смотреть в раздевалке украдкой, и так и не разродится на признание сам. Поправив перекрутившуюся накладку на лямке, он вышел в сизое январское утро.
Всю дорогу до школы он провёл отрешённо уставившись в окно автобуса на ничем не примечательный фонарный столб. Пейзаж вокруг столба вроде бы менялся, но Яку, в общем, мог бы поклясться, что это был один и тот же столб. Серый, подсвеченый поднимающимся солнышком с одного бока. Что скажет Куроо в ответ? Что будет потом? Выпускной скоро, что они будут делать совсем потом? Куроо тоже нацелился на один из токийских университетов, правда, кампус у него будет на другом конце света.
К тому моменту как на табло высветилось “Старшая школа Некома”, Яку успел на несколько кругов прогнать в голове одни и те же вопросы, ответы на них получались всё время разными. В воротах ещё почти и не наследили, разве что с левой стороны грязь утрамбована неряшливой дорожкой – это уже утопала на пробежку футбольная команда. А больше в школе почти никого. Собравшись с силами, он шагнул через ворота. Сегодня очень важный день.
Вплоть до большой перемены не было и шанса выдохнуть. После централизованного тестирования в учебной программе воцарилась паника, учителя скакали с темы на тему, силясь подготовить ко второму туру экзаменов, который будет у каждого свой. Яку уже почти соскучился по назойливому шебуршению замусоленных бумажных комков, приземлявшихся за воротник. Он бы даже не стал обещать Куроо засунуть его сопливую артиллерию ему же в жопу, всего-то пригрозил бы заставить сожрать. Но каждый раз, когда он украдкой оборачивался во время урока, через парту маячила только взъерошенная чёрная макушка. Отросшая чёлка едва не падала на тетрадный лист. Не то чтобы Яку и сам не был занят учёбой, но иногда посреди распутывания тритысячиочередного уравнения непрошено принималось зудеть ожидание. Дурацкой записки, сообщения, толчка под лопаткой от брошенного в спину ластика. Яку никогда бы не подумал, но он скучал.
Ничего. Сегодня он признается, и потом, после занятий, всё внимание Куроо будет его. Каждый день.
Едва прикрыв за собой дверь методкабинета, куда он помог отнести раздаточный материал, Яку поспешил на их обычное место. Уже проскочив пару пролётов он заметил, что забыл захватить коробку с обедом. Есть всё равно совсем не хотелось.
К обеду разогрелось. Чересчур яркое после пасмурного утра солнце напустило зайчиков в покачивающиеся у лица Кенмы пряди. Тот отвлечённо елозил палочками в коробке, которую держал между ними Куроо, в другой руке попискивал телефон.
– Эй, Яку! – Намасленные концы палочек в руке Куроо описывали блестящую дугу в воздухе, туда-сюда. – Иди к нам!
Кенма качнул головой в качестве приветствия и выудил ещё кусочек курицы из чужого обеда.
– Я забыл еду в классе, – нашёлся Яку. “Не сегодня,” – трусливо ухнуло сердце.
Свои котлеты, и что там ещё мама утрамбовала, он заглотил, не чувствуя ни вкуса, ни веса еды в желудке. В десяти метрах от него на крыше расположилась шумная компания второгодок, – полкласса их что ли? – но даже их многоголосый смех не мог заглушить осторожный голос в голове, твердящий: “Тебе кажется, что у вас близкие отношения? Тебе кажется, что вы отлично договариваетесь? Посмотри на них вдвоём, тебе кажется.”
***
Птицы за окном чирикали так задорно, словно спешили лишний раз напомнить: “Воскресенье! Воскресенье!”
Воскресенье! На желтоватой стене пестрели до слёз яркие пятна света, пробивающегося через кряжистые ветви растущей у дома яблони. Пятна спускались по плакатам, по фотографиям, по приготовленной с вечера одежде.
“Ах да”, – спохватился Яку да так и застыл, не закончив потягиваться, по мышцам спины пробежала судорога, – “сегодня же тренировка.”
К пятнице от вдолбленного в них учителями за неделю мозг распух настолько что, казалось, сейчас польётся через нос. Кай пожаловался, что по его самоощущению он уже весь превратился в одну огромную голову, сразу переходящую в квадратный зад. Всё остальное атрофировалось за ненадобностью, и Яку его поддерживал полностью. Он чувствовал себя в общем-то так же, разве что ещё с одной скрюченной рукой сбоку. И тогда им пришла в голову идея проветриться. Покидать мячик. Развеяться. С пацанами пообщаться. В здоровом теле здоровый дух.
Утром в воскресенье было очень сложно вспомнить, чем же им так понравилась эта идея.
Яку всё-таки потянулся – уже без удовольствия, – глубоко вдохнул и выдохнул. У него был, кроме прочего, свой собственный план. Сегодня он всё-таки поговорит с Куроо.
В прошлый раз он по-дурацки сбежал, уютная близость Куроо и Кенмы выбила его из колеи на весь день, и он даже сам себе не мог объяснить почему. То, что между этими двумя была только старая дружба, известно абсолютно точно. Сто процентов. Без вариантов. Но там, посреди школьного двора, Яку дал себя одурачить сомнениям, струсил, и уже одиннадцать дней об этом жалел.
Ничего, сегодня идеальный день – воскресенье, тренировка, а после можно будет позвать Куроо в кино. Тот, конечно, будет настаивать на самом дурацком фильме из всех, и на мороженом вместо попкорна, – кто вообще жрёт в кино мороженое, откуда эти люди берутся? – но они уж как-нибудь договорятся. Договариваются же каждый раз.
Яку готов был поклясться, что уже который раз, когда они сидели рядом в освещённом вспышками кинозале, Куроо собирался его поцеловать. Он заметил, потому что и сам смотрел больше на соседа, чем в экран, думая о том же самом. И, если всё пойдёт хорошо, – а всё пойдёт хорошо, никаких упаднических настроений на этот раз! – то, может быть, сегодня они всё-таки… Ну, всё-таки да.
Погрузившись в размышления, он и сам не заметил, как оказался у школьных ворот. Полностью одетый и с сумкой на плече. Заполошно оглядел себя: под курткой кофта, в кармане перчатки, джинсы те самые, что с вечера приготовил, на ногах кроссовки. Сумка, вроде, тоже в порядке. Годы попыток собраться в школу не просыпаясь не прошли даром. Под бодрый ритм хлопающей по бедру сумки и бряцающих на ней брелков он поспешил к раздевалке.
В навечно пропахшем носками и салонпасом закутке было невыносимо тесно, даже не смотря на то, что часть его законных обитателей ещё не появилась. Просто Бокуто Котаро занимал больше места, чем половина Некомы вместе взятые. Сумка с чужой эмблемой и её содержимое развалились на полу рядом со шкафчиком Куроо, сам незваный гость и запутавшийся с ним в борцовской стойке Ямамото вывалились из раздевалки, как только Яку открыл дверь, а на приткнувшимся под окном обогревателе, рядом с вещами Торы, покоился одинокий кроссовок, принадлежавший, вероятно, тому же Бокуто.
– Яккун! Утречко! – пропыхтел прижатый лопатками к дощатому настилу гость.
– Ой, Яку! – подскочил Ямамото. – Доброе утро!
Яку прошёл к своему шкафчику, но не успел он и выпутаться из куртки, как прямо перед лицом пролетел запущенный через всю раздевалку кроссовок. Под осуждающим взглядом устроитель этого кавардака, – и, нет, виноват в происходящем был всё-таки не Бокуто, – имел совесть смутиться и взъерошить без того лохматый затылок:
– Я ночевал у него, а потом, когда с утра сказал, что иду на тренировку, он так загорелся. Ты знаешь, как. – Яку знал, видел в лагере не раз, но нытьё детсадовца-переростка надо было игнорировать, а не бросаться потакать. – Ну, Яккун, всем тяжело с экзаменами, тебе жалко что ли?
Да он издевается? Их собственный двухметровый безмозглый нарушитель порядка ещё не появился, а раздевалка уже вверх дном.
– И вообще, – гнул своё Куроо, – Инуоке будет полезно поработать над блоками лишний раз.
С этим поспорить было уже сложнее. С усталым вздохом Яку повернулся спиной к хаосу и продолжил переодеваться.
Тренировка прошла, как и ожидалось, не без травм. Шибаяма натужно пыхтел каждый раз, когда руки Яку проходились по чудом не вывихнутому плечу, втирая мазь. Всё обошлось ушибами, но тревожный запах камфоры и ментола и шуршание эластичного бинта создавали напряжённую атмосферу.
– В следующий раз приводи Акааши, – пробубнил Кенма сквозь зажатые в зубах клипсы. Он прервался на то, чтобы вытащить ещё одну, закрепить бинт на ладони Такеторы, и принялся за другую руку. – Тренироваться с ним тоже полезно, а ещё он не пытается снести кому-нибудь голову мячом.
Душная атмосфера безнадёжности и отчаяния в другом углу раздевалки уплотнилась, там даже стало как будто темнее. Яку почти мог видеть мультяшные щупальца чёрной энергии, шевелящиеся вокруг Бокуто.
– Ну, ну, всё хорошо, – проворковал Куроо, зарывшись пальцами тому в волосы и массируя затылок. – Ты не специально, всё хорошо.
Повисший на его плече Бокуто прогундосил что-то неразборчивое.
– Никто на тебя на самом деле не злится, – заключил его друг и исподтишка показал Кенме средний палец.
А потом продолжил успокаивающие мурлыкать в пережжёные пряди, собирая две сумки одновременно.
Яку слышал каждый стук своего сердца, каждый толчок крови бился в барабанные перепонки. Каждую секунду он ждал, что Куроо вот-вот наклонится ещё сильнее и поцелует в нагеленную макушку. Или в плечо. Или ещё куда-нибудь.
Где-то снизу заверещал Шибаяма, и Яку наконец вдохнул и разжал вцепившиеся в пострадавшее плечо пальцы. Трясущимися руками он запихнул в сумку вещи и, с извинениями в сторону Юки и Кенмы, выскочил из раздевалки.
От собственных ладоней так шибало камфорой, что на глазах выступили слёзы.
Кто так общается с друзьями? Кто вообще держит в друзьях людей с идеальной задницей, и прессом, и бицепсами, и плечами в два раза шире бёдер, и с таким ростом. На целых двадцать сантиметров выше.
***
Казалось бы, в чём отличие февраля от января, всего-то неделя разницы, но всё замерло на низком старте в ожидании весны.
В школе учителя почти махнули рукой, мол, перед смертью не надышишься, мы сделали всё, что могли, и оставили без трёх недель выпускников барахтаться в завалах пробных тестов. Световой день понемногу удлинялся, к тому моменту, как Яку добирался домой, с большой долей вероятности, солнце ещё провисало в сетке антенн и проводов. И, не то чтобы стало теплее, но девчонки явно уже задумались о юбках покороче. Ну, или рыночное предложение помогало им задуматься, уже в третьем магазине шло переоформление витрины, ассистенты споро вертели манекены, в четыре руки натягивая короткие яркие тряпки. А Экода Роуд ещё только началась!
Сегодня Куроо предложил проветриться после школы, и даже, на удивление, не стал зазывать на другой край Токио, а сразу согласился на торговую улочку всего в паре станций от школы, пешком дойти можно. Это настораживало, но Яку не стал выискивать подвох, в конце концов, это же идеальная возможность. Почему бы не сегодня?
После того, как он потерял присутствие духа в прошлый раз, ещё несколько дней прошли в раздрае – Яку злился то на себя, то на идиота Куроо, то на его придурка-дружка. Потому что это было и правда глупо, он же абсолютно точно знает, что Бокуто натурален, как числа от одного до десяти, как молоко на Хоккайдо, да, как человек, уже два года состоящий в гетеросексуальных отношениях, в конце концов. Надо же было так психануть на пустом месте.
К середине недели Яку всё-таки успокоился и начал составлять новый план действий, но, кажется, и напрягаться не придётся. Он, в общем, не много понимал в таких делах, но купленные Куроо фунтики из блинчиков с клубникой и шоколадом были хорошим предзнаменованием.
Он как раз помогал Куроо, – тот ел свой блинчик слишком медленно, – когда под синей тканью пиджака заморгали, перемигиваясь, диоды. Три брелка, уже года два болтавшихся на телефоне Куроо, издали дребезжащий звук.
– Извини, – пробормотал тот, пытаясь выудить телефон из кармана и не перемазать форму протёкшим на ребро ладони шоколадным сиропом. – На, можешь доесть, а то пальцы мне откусишь.
Липкий от сиропа ароматный свёрток из пергаментной бумаги в красно-белую клетку перекочевал Яку в руки. Куроо поспешно вытер палец о чуть ли не последний чистый клочок и мазнул по экрану, принимая звонок.
– Йо, Савамура! Соскучился, ммм? Отлично! Вообще отлично! Говно вопрос, Савамура, ты же знаешь. Вообще нет, предки уезжают на выходные, будем с тобой вдвоём. Ахаха.
От приторно сладкого запаха привозной зимней клубники и шоколада замутило. Яку давясь запихнул остаток десерта в рот, только чтобы не держать, как дурак, в руках нарядную красно-белую обёртку. Блин успел остыть и размякнуть. Яку огляделся по сторонам в поисках урны. Практически в другом конце улицы маячила вывеска Лоусона, рядом с ним должны быть.
Яку медленно побрёл в сторону комбини, ноги были смешно непослушные, будто пристёгнутые к телу.
– Ахахаха, – донеслось в спину, – ну да, ну да. Готовь жопку, сладкий!
И Яку побежал.
***
– Яккун!
Вся школа пропахла шоколадом, даже здесь, на крыше, чувствовался сливочно-порошковый запах домашних конфет, отлитых из готовой смеси в коробках. На прошлой неделе такие стояли прямо на входе во всех магазинах, яркие, красные и розовые. Он даже повертел пару коробок в руках, прочитал инструкции, будто какая-то его часть всё ещё примеривалась.
– Яккун, вот ты где!
Савамура приехал и уехал. В понедельник Куроо притащил в школу целый рюкзак гостинцев из Карасуно. Яку досталась футболка с пословицей от Нишинои и пакетик сладостей от Суги. Вложенная открытка гласила: “От нервов. Я тебя понимаю.” Как выяснилось, всю ночь бывшие капитаны провели у Кенмы, насильно делясь с ним опытом как с молодым поколением и новым лидером одной из сторон битвы на мусорной свалке. И ухитрились достать его настолько, что он согласился играть с ними в марио-карт, лишь бы отстали, после чего уделал обоих, как безруких. Изливающееся из Куроо нытьё по этому поводу прерывалось только на то, чтобы порадоваться, что Савамура оказался втоптанным в грязь точно так же, хоть тот и грозился в этот раз надрать коту помоечному зад. “Ничего,” – злорадно разминал намозоленные джойстиком пальцы Куроо. – “Понёс свой ощипаный вороний хвост обратно, к Суге под крылышко.”
– Я тебя обыскался, чего ты торчишь один на крыше?
Чтобы обозревать с высоты всю территорию школы, пересчитывать затаившиеся по углам парочки с коробками конфет и шоколадными свёртками и думать, как он облажался.
Под туфлями до неприличия большого размера хрустели гофрированные обёртки, сегодня ими была усыпана вся школа.
– Просто. Чего тебе, Куроо?
– Тебя в последнее время не поймать. Я с тобой всё хотел поговорить.
Яку наконец повернулся. Он не стал запрокидывать голову и упрямо упёрся взглядом в узел форменного галстука, красного в белую полоску. Что-то было с ним не так.
– Уже которую неделю, только соберусь с мыслями, тебя и след простыл. На обеде ешь где-то ещё, после школы даже на минуту не задерживаешься, с тренировки тогда вообще сбежал, только пятки сверкали.
Куроо говорил, то слишком быстро, проглатывая слоги, то растягивая слова на световые годы. Раскиданные по настилу крыши бумажки шуршали не переставая, будто он всё мял их и мял. Яку провожал глазами дорожку пуговиц на отутюженной рубашке. Вверх, от металлической пряжки ремня, вдоль длинного туловища, до самого горла, где последняя спрятана под аккуратным красно-полосатым узлом. И вниз, вдоль неровно поднимающейся и опускающейся вместе с дыханием груди, ровно посреди распахнутых пол пиджака, почти скрывающих локти сведённых за спиной рук, до самого пояса.
Что-то было не так.
– В общем, наверное хорошо, что не получилось поговорить раньше, сейчас самое время. Сегодня. Да и место ты такое выбрал, как специально. Ну, то есть, ты не выбирал, ты же не знал, конечно.
И снова вверх, не глядя в лицо, до горла, и вниз, до самого пояса.
– Слушай, я давно хотел тебе сказать…
Рубашку в брюки Куроо заправлял ровно трижды за всю старшую школу, на линейках, в год по разу. А галстук так ровно не завязывал вообще никогда. Стало трудно дышать, словно это ему сдавили горло непривычно застёгнутая самая верхняя пуговица на рубашке и затянутый поверх неё галстук.
Этот придурок наконец вытащил руки из-за спины. Это же надо, иметь такие длинные руки, когда он их вытянул, то чуть не ткнул Яку в нос углом коробки. За спиной, а теперь перед самым лицом Яку он держал красную, перевязанную ленточкой коробку конфет.
– Ты мне очень нравишься. Давай встречаться?
Навеяно куроёбством вокруг и монологом из книги Н. Игнатовой "Охотник за Смертью" которую я даже не читала
Куроо/Яку
ПГ,
~2500 слов
Кр. пер.: Яку в общем уверен, что он нравится Куроо, но иногда возникают сомнения. В самый неподходящий момент. Как, например, сегодня.
Сегодня
Сегодня
Сегодня. Яку в зеркале одёрнул зажатый лямкой сумки рукав куртки. Яку в зеркале выглядел каким-то нервным, Яку в коридоре не мог взять в толк, с чего. Нервничать было в общем не с чего, он просто возьмёт и сделает это. Сегодня. На большой перемене скажет Куроо, что тот ему тоже нравится, потому что этот придурок-переросток так и будет ещё три года таскать за ним шапку, смотреть в раздевалке украдкой, и так и не разродится на признание сам. Поправив перекрутившуюся накладку на лямке, он вышел в сизое январское утро.
Всю дорогу до школы он провёл отрешённо уставившись в окно автобуса на ничем не примечательный фонарный столб. Пейзаж вокруг столба вроде бы менялся, но Яку, в общем, мог бы поклясться, что это был один и тот же столб. Серый, подсвеченый поднимающимся солнышком с одного бока. Что скажет Куроо в ответ? Что будет потом? Выпускной скоро, что они будут делать совсем потом? Куроо тоже нацелился на один из токийских университетов, правда, кампус у него будет на другом конце света.
К тому моменту как на табло высветилось “Старшая школа Некома”, Яку успел на несколько кругов прогнать в голове одни и те же вопросы, ответы на них получались всё время разными. В воротах ещё почти и не наследили, разве что с левой стороны грязь утрамбована неряшливой дорожкой – это уже утопала на пробежку футбольная команда. А больше в школе почти никого. Собравшись с силами, он шагнул через ворота. Сегодня очень важный день.
Вплоть до большой перемены не было и шанса выдохнуть. После централизованного тестирования в учебной программе воцарилась паника, учителя скакали с темы на тему, силясь подготовить ко второму туру экзаменов, который будет у каждого свой. Яку уже почти соскучился по назойливому шебуршению замусоленных бумажных комков, приземлявшихся за воротник. Он бы даже не стал обещать Куроо засунуть его сопливую артиллерию ему же в жопу, всего-то пригрозил бы заставить сожрать. Но каждый раз, когда он украдкой оборачивался во время урока, через парту маячила только взъерошенная чёрная макушка. Отросшая чёлка едва не падала на тетрадный лист. Не то чтобы Яку и сам не был занят учёбой, но иногда посреди распутывания тритысячиочередного уравнения непрошено принималось зудеть ожидание. Дурацкой записки, сообщения, толчка под лопаткой от брошенного в спину ластика. Яку никогда бы не подумал, но он скучал.
Ничего. Сегодня он признается, и потом, после занятий, всё внимание Куроо будет его. Каждый день.
Едва прикрыв за собой дверь методкабинета, куда он помог отнести раздаточный материал, Яку поспешил на их обычное место. Уже проскочив пару пролётов он заметил, что забыл захватить коробку с обедом. Есть всё равно совсем не хотелось.
К обеду разогрелось. Чересчур яркое после пасмурного утра солнце напустило зайчиков в покачивающиеся у лица Кенмы пряди. Тот отвлечённо елозил палочками в коробке, которую держал между ними Куроо, в другой руке попискивал телефон.
– Эй, Яку! – Намасленные концы палочек в руке Куроо описывали блестящую дугу в воздухе, туда-сюда. – Иди к нам!
Кенма качнул головой в качестве приветствия и выудил ещё кусочек курицы из чужого обеда.
– Я забыл еду в классе, – нашёлся Яку. “Не сегодня,” – трусливо ухнуло сердце.
Свои котлеты, и что там ещё мама утрамбовала, он заглотил, не чувствуя ни вкуса, ни веса еды в желудке. В десяти метрах от него на крыше расположилась шумная компания второгодок, – полкласса их что ли? – но даже их многоголосый смех не мог заглушить осторожный голос в голове, твердящий: “Тебе кажется, что у вас близкие отношения? Тебе кажется, что вы отлично договариваетесь? Посмотри на них вдвоём, тебе кажется.”
***
Птицы за окном чирикали так задорно, словно спешили лишний раз напомнить: “Воскресенье! Воскресенье!”
Воскресенье! На желтоватой стене пестрели до слёз яркие пятна света, пробивающегося через кряжистые ветви растущей у дома яблони. Пятна спускались по плакатам, по фотографиям, по приготовленной с вечера одежде.
“Ах да”, – спохватился Яку да так и застыл, не закончив потягиваться, по мышцам спины пробежала судорога, – “сегодня же тренировка.”
К пятнице от вдолбленного в них учителями за неделю мозг распух настолько что, казалось, сейчас польётся через нос. Кай пожаловался, что по его самоощущению он уже весь превратился в одну огромную голову, сразу переходящую в квадратный зад. Всё остальное атрофировалось за ненадобностью, и Яку его поддерживал полностью. Он чувствовал себя в общем-то так же, разве что ещё с одной скрюченной рукой сбоку. И тогда им пришла в голову идея проветриться. Покидать мячик. Развеяться. С пацанами пообщаться. В здоровом теле здоровый дух.
Утром в воскресенье было очень сложно вспомнить, чем же им так понравилась эта идея.
Яку всё-таки потянулся – уже без удовольствия, – глубоко вдохнул и выдохнул. У него был, кроме прочего, свой собственный план. Сегодня он всё-таки поговорит с Куроо.
В прошлый раз он по-дурацки сбежал, уютная близость Куроо и Кенмы выбила его из колеи на весь день, и он даже сам себе не мог объяснить почему. То, что между этими двумя была только старая дружба, известно абсолютно точно. Сто процентов. Без вариантов. Но там, посреди школьного двора, Яку дал себя одурачить сомнениям, струсил, и уже одиннадцать дней об этом жалел.
Ничего, сегодня идеальный день – воскресенье, тренировка, а после можно будет позвать Куроо в кино. Тот, конечно, будет настаивать на самом дурацком фильме из всех, и на мороженом вместо попкорна, – кто вообще жрёт в кино мороженое, откуда эти люди берутся? – но они уж как-нибудь договорятся. Договариваются же каждый раз.
Яку готов был поклясться, что уже который раз, когда они сидели рядом в освещённом вспышками кинозале, Куроо собирался его поцеловать. Он заметил, потому что и сам смотрел больше на соседа, чем в экран, думая о том же самом. И, если всё пойдёт хорошо, – а всё пойдёт хорошо, никаких упаднических настроений на этот раз! – то, может быть, сегодня они всё-таки… Ну, всё-таки да.
Погрузившись в размышления, он и сам не заметил, как оказался у школьных ворот. Полностью одетый и с сумкой на плече. Заполошно оглядел себя: под курткой кофта, в кармане перчатки, джинсы те самые, что с вечера приготовил, на ногах кроссовки. Сумка, вроде, тоже в порядке. Годы попыток собраться в школу не просыпаясь не прошли даром. Под бодрый ритм хлопающей по бедру сумки и бряцающих на ней брелков он поспешил к раздевалке.
В навечно пропахшем носками и салонпасом закутке было невыносимо тесно, даже не смотря на то, что часть его законных обитателей ещё не появилась. Просто Бокуто Котаро занимал больше места, чем половина Некомы вместе взятые. Сумка с чужой эмблемой и её содержимое развалились на полу рядом со шкафчиком Куроо, сам незваный гость и запутавшийся с ним в борцовской стойке Ямамото вывалились из раздевалки, как только Яку открыл дверь, а на приткнувшимся под окном обогревателе, рядом с вещами Торы, покоился одинокий кроссовок, принадлежавший, вероятно, тому же Бокуто.
– Яккун! Утречко! – пропыхтел прижатый лопатками к дощатому настилу гость.
– Ой, Яку! – подскочил Ямамото. – Доброе утро!
Яку прошёл к своему шкафчику, но не успел он и выпутаться из куртки, как прямо перед лицом пролетел запущенный через всю раздевалку кроссовок. Под осуждающим взглядом устроитель этого кавардака, – и, нет, виноват в происходящем был всё-таки не Бокуто, – имел совесть смутиться и взъерошить без того лохматый затылок:
– Я ночевал у него, а потом, когда с утра сказал, что иду на тренировку, он так загорелся. Ты знаешь, как. – Яку знал, видел в лагере не раз, но нытьё детсадовца-переростка надо было игнорировать, а не бросаться потакать. – Ну, Яккун, всем тяжело с экзаменами, тебе жалко что ли?
Да он издевается? Их собственный двухметровый безмозглый нарушитель порядка ещё не появился, а раздевалка уже вверх дном.
– И вообще, – гнул своё Куроо, – Инуоке будет полезно поработать над блоками лишний раз.
С этим поспорить было уже сложнее. С усталым вздохом Яку повернулся спиной к хаосу и продолжил переодеваться.
Тренировка прошла, как и ожидалось, не без травм. Шибаяма натужно пыхтел каждый раз, когда руки Яку проходились по чудом не вывихнутому плечу, втирая мазь. Всё обошлось ушибами, но тревожный запах камфоры и ментола и шуршание эластичного бинта создавали напряжённую атмосферу.
– В следующий раз приводи Акааши, – пробубнил Кенма сквозь зажатые в зубах клипсы. Он прервался на то, чтобы вытащить ещё одну, закрепить бинт на ладони Такеторы, и принялся за другую руку. – Тренироваться с ним тоже полезно, а ещё он не пытается снести кому-нибудь голову мячом.
Душная атмосфера безнадёжности и отчаяния в другом углу раздевалки уплотнилась, там даже стало как будто темнее. Яку почти мог видеть мультяшные щупальца чёрной энергии, шевелящиеся вокруг Бокуто.
– Ну, ну, всё хорошо, – проворковал Куроо, зарывшись пальцами тому в волосы и массируя затылок. – Ты не специально, всё хорошо.
Повисший на его плече Бокуто прогундосил что-то неразборчивое.
– Никто на тебя на самом деле не злится, – заключил его друг и исподтишка показал Кенме средний палец.
А потом продолжил успокаивающие мурлыкать в пережжёные пряди, собирая две сумки одновременно.
Яку слышал каждый стук своего сердца, каждый толчок крови бился в барабанные перепонки. Каждую секунду он ждал, что Куроо вот-вот наклонится ещё сильнее и поцелует в нагеленную макушку. Или в плечо. Или ещё куда-нибудь.
Где-то снизу заверещал Шибаяма, и Яку наконец вдохнул и разжал вцепившиеся в пострадавшее плечо пальцы. Трясущимися руками он запихнул в сумку вещи и, с извинениями в сторону Юки и Кенмы, выскочил из раздевалки.
От собственных ладоней так шибало камфорой, что на глазах выступили слёзы.
Кто так общается с друзьями? Кто вообще держит в друзьях людей с идеальной задницей, и прессом, и бицепсами, и плечами в два раза шире бёдер, и с таким ростом. На целых двадцать сантиметров выше.
***
Казалось бы, в чём отличие февраля от января, всего-то неделя разницы, но всё замерло на низком старте в ожидании весны.
В школе учителя почти махнули рукой, мол, перед смертью не надышишься, мы сделали всё, что могли, и оставили без трёх недель выпускников барахтаться в завалах пробных тестов. Световой день понемногу удлинялся, к тому моменту, как Яку добирался домой, с большой долей вероятности, солнце ещё провисало в сетке антенн и проводов. И, не то чтобы стало теплее, но девчонки явно уже задумались о юбках покороче. Ну, или рыночное предложение помогало им задуматься, уже в третьем магазине шло переоформление витрины, ассистенты споро вертели манекены, в четыре руки натягивая короткие яркие тряпки. А Экода Роуд ещё только началась!
Сегодня Куроо предложил проветриться после школы, и даже, на удивление, не стал зазывать на другой край Токио, а сразу согласился на торговую улочку всего в паре станций от школы, пешком дойти можно. Это настораживало, но Яку не стал выискивать подвох, в конце концов, это же идеальная возможность. Почему бы не сегодня?
После того, как он потерял присутствие духа в прошлый раз, ещё несколько дней прошли в раздрае – Яку злился то на себя, то на идиота Куроо, то на его придурка-дружка. Потому что это было и правда глупо, он же абсолютно точно знает, что Бокуто натурален, как числа от одного до десяти, как молоко на Хоккайдо, да, как человек, уже два года состоящий в гетеросексуальных отношениях, в конце концов. Надо же было так психануть на пустом месте.
К середине недели Яку всё-таки успокоился и начал составлять новый план действий, но, кажется, и напрягаться не придётся. Он, в общем, не много понимал в таких делах, но купленные Куроо фунтики из блинчиков с клубникой и шоколадом были хорошим предзнаменованием.
Он как раз помогал Куроо, – тот ел свой блинчик слишком медленно, – когда под синей тканью пиджака заморгали, перемигиваясь, диоды. Три брелка, уже года два болтавшихся на телефоне Куроо, издали дребезжащий звук.
– Извини, – пробормотал тот, пытаясь выудить телефон из кармана и не перемазать форму протёкшим на ребро ладони шоколадным сиропом. – На, можешь доесть, а то пальцы мне откусишь.
Липкий от сиропа ароматный свёрток из пергаментной бумаги в красно-белую клетку перекочевал Яку в руки. Куроо поспешно вытер палец о чуть ли не последний чистый клочок и мазнул по экрану, принимая звонок.
– Йо, Савамура! Соскучился, ммм? Отлично! Вообще отлично! Говно вопрос, Савамура, ты же знаешь. Вообще нет, предки уезжают на выходные, будем с тобой вдвоём. Ахаха.
От приторно сладкого запаха привозной зимней клубники и шоколада замутило. Яку давясь запихнул остаток десерта в рот, только чтобы не держать, как дурак, в руках нарядную красно-белую обёртку. Блин успел остыть и размякнуть. Яку огляделся по сторонам в поисках урны. Практически в другом конце улицы маячила вывеска Лоусона, рядом с ним должны быть.
Яку медленно побрёл в сторону комбини, ноги были смешно непослушные, будто пристёгнутые к телу.
– Ахахаха, – донеслось в спину, – ну да, ну да. Готовь жопку, сладкий!
И Яку побежал.
***
– Яккун!
Вся школа пропахла шоколадом, даже здесь, на крыше, чувствовался сливочно-порошковый запах домашних конфет, отлитых из готовой смеси в коробках. На прошлой неделе такие стояли прямо на входе во всех магазинах, яркие, красные и розовые. Он даже повертел пару коробок в руках, прочитал инструкции, будто какая-то его часть всё ещё примеривалась.
– Яккун, вот ты где!
Савамура приехал и уехал. В понедельник Куроо притащил в школу целый рюкзак гостинцев из Карасуно. Яку досталась футболка с пословицей от Нишинои и пакетик сладостей от Суги. Вложенная открытка гласила: “От нервов. Я тебя понимаю.” Как выяснилось, всю ночь бывшие капитаны провели у Кенмы, насильно делясь с ним опытом как с молодым поколением и новым лидером одной из сторон битвы на мусорной свалке. И ухитрились достать его настолько, что он согласился играть с ними в марио-карт, лишь бы отстали, после чего уделал обоих, как безруких. Изливающееся из Куроо нытьё по этому поводу прерывалось только на то, чтобы порадоваться, что Савамура оказался втоптанным в грязь точно так же, хоть тот и грозился в этот раз надрать коту помоечному зад. “Ничего,” – злорадно разминал намозоленные джойстиком пальцы Куроо. – “Понёс свой ощипаный вороний хвост обратно, к Суге под крылышко.”
– Я тебя обыскался, чего ты торчишь один на крыше?
Чтобы обозревать с высоты всю территорию школы, пересчитывать затаившиеся по углам парочки с коробками конфет и шоколадными свёртками и думать, как он облажался.
Под туфлями до неприличия большого размера хрустели гофрированные обёртки, сегодня ими была усыпана вся школа.
– Просто. Чего тебе, Куроо?
– Тебя в последнее время не поймать. Я с тобой всё хотел поговорить.
Яку наконец повернулся. Он не стал запрокидывать голову и упрямо упёрся взглядом в узел форменного галстука, красного в белую полоску. Что-то было с ним не так.
– Уже которую неделю, только соберусь с мыслями, тебя и след простыл. На обеде ешь где-то ещё, после школы даже на минуту не задерживаешься, с тренировки тогда вообще сбежал, только пятки сверкали.
Куроо говорил, то слишком быстро, проглатывая слоги, то растягивая слова на световые годы. Раскиданные по настилу крыши бумажки шуршали не переставая, будто он всё мял их и мял. Яку провожал глазами дорожку пуговиц на отутюженной рубашке. Вверх, от металлической пряжки ремня, вдоль длинного туловища, до самого горла, где последняя спрятана под аккуратным красно-полосатым узлом. И вниз, вдоль неровно поднимающейся и опускающейся вместе с дыханием груди, ровно посреди распахнутых пол пиджака, почти скрывающих локти сведённых за спиной рук, до самого пояса.
Что-то было не так.
– В общем, наверное хорошо, что не получилось поговорить раньше, сейчас самое время. Сегодня. Да и место ты такое выбрал, как специально. Ну, то есть, ты не выбирал, ты же не знал, конечно.
И снова вверх, не глядя в лицо, до горла, и вниз, до самого пояса.
– Слушай, я давно хотел тебе сказать…
Рубашку в брюки Куроо заправлял ровно трижды за всю старшую школу, на линейках, в год по разу. А галстук так ровно не завязывал вообще никогда. Стало трудно дышать, словно это ему сдавили горло непривычно застёгнутая самая верхняя пуговица на рубашке и затянутый поверх неё галстук.
Этот придурок наконец вытащил руки из-за спины. Это же надо, иметь такие длинные руки, когда он их вытянул, то чуть не ткнул Яку в нос углом коробки. За спиной, а теперь перед самым лицом Яку он держал красную, перевязанную ленточкой коробку конфет.
– Ты мне очень нравишься. Давай встречаться?
@темы: Волейболь!!, Аниме, Слэш, Фанфики
-
-
16.04.2017 в 06:17Вдохновения вам
-
-
16.04.2017 в 13:00-
-
16.04.2017 в 17:00Прекрасная аватарка