Мыши плакали, кололись, отбегали от кактуса, и снова наползали. Пора признать, что человек слаб, перестать страдать ппап-пейрингом и начать им наслаждаться.
Ушикенщики, ау! Пойдёмте на ШВ? Присоединяйтесь Давайте держать друг друга на ручках, закидывать чат пятью имеющимися артами и хедканонить
Ддя всех, кто ещё сомневается Ladyhella приготовила баннер с планом действий:
Табата, ну пошто ты такой... Любитель ангста?! И вообще, куда б тебя послать, чтобы пошёл. Серьёзно. Рпгшечки - это как тот случай, когда замучился с какой-то конкретной напастью, и ты всё понимаешь: понимаешь, почему так получилось, что с этим делать или не делать и что "это жизнь", но всё равно тянет сесть и поныть. Минут пять. И в ответ хочется услышать не рациональные и действенные советы, а "ёщщ, ёщщщ. Они все пидарасы, а ты Д'Артаньян. Ёщщщ". Рпгшечки не для того, чтобы всё было логично и реалистично. Они чтобы ВЗЯТЬ СВОЙ БОГАТЫРСКИЙ МЕЧ и попиздовать на другой конец света, а там встать напротив вселенского зла и вынести его. Вы Воин Света, поздравляю. Финалочки, конечно, всегда характеризовались "чувством лёгкой меланхолии" ™: история Дэрилл и саммонов в 6, смерть Аэрис в 7, Куджа в 9, вымученные улыбки Юны в 10. Но где "лёгкая меланхолия", а где "у нас есть 10+ гг, давайте убъём их всех", и где "мир мы спасли, но счастливы вы от этого не будете". Тьфу.
Это я разоряюсь по поводу интервью Табаты и ответа на сакральный вопрос, что же случилось с Игги, Гладио и Промпто. цитатаWhat we don’t see is what happened to Noctis’s friends: Gladiolus, Prompto, and Ignis. When Noctis goes after Ardyn, they stay behind, fighting off a wave of powerful monsters in what appears to be a sacrificial last stand.
Well, Tabata says they’re alive. And although he said we probably won’t see any future downloadable content that shows what happens to Gladiolus, Prompto, and Ignis after the credits roll, he did assure me that their ending is not going to be happy.
“Obviously it’s very hard to pinpoint what exactly makes a certain person or character happy,” Tabata said, speaking through a translator. “The fact that they were a party of four and one of the party is no longer there, it’ll probably be hard to say that they’re fully happy. That said, they needed to do what they needed to do, so they had that sense of purpose. And I’m sure they’re very proud of what they’ve achieved and what they’ve overcome. So in that sense maybe that overlaps with how we feel towards the game itself.”
Тера медитирует на полосу закачки обновления к пятнашке. Мимо проходит муж, интересуется, чего это я так нервно выламываю себе пальцы. - Потому что я не знаю, активен ли ещё фестиваль Муглов и Чокобо! - Э? Что за фестиваль чокобо и кто такие муглы? - [экзальтированное бла-бла-бла] - Ага. И они там все вместе тусят? - Да! То есть нет! Только Ноктис тусит со своим воображаемым любимцем. - ... - ... Да, что-то грустная картина выходит.
*звуки раненой чаечки* Кто уже третий раз в жизни постит фичочки из аэропорта, тот я. На этот раз хотя бы не из отстойника
Творческое Объединение "Чаечка" продолжает свою... - Слушай, какая у нас деятельность? - у нас есть деятельность? ...своё соовощение. Овоще ваще хранилище.
автор: Ladyhella безыдейный вдохновитель и специалист по завершению половых актов: ji_tera Куроо/Яку NC-17, ER, застарелый фетишизм бета: Verdigris краткое содержание: плох тот игрок, который не мечтает трахнуть своего капитана. По заявке 2.70 на стринги. Ну, примерно.
– Я дома, – буркнул Яку себе под нос – привычка, которую он завел, когда пару лет назад жил один. Здороваться с пустым домом было странно, но всяко приятнее тоскливой тишины.
– С возвращением, – донеслось из комнаты, и Яку чуть не упустил из рук пакет с едой. Хотя услышанное всего лишь означало, что Куроо вернулся от матери на день раньше. Учитывая с каким по-детски искренним любопытством эта позитивная женщина интересовалась смущающими подробностями личной жизни двух молодых людей, удивляло скорее, что Куроо не сбежал раньше.
– Есть хочешь? – было слышно, как тот потягивается и зевает.
– Нет, я перекусил по дороге с работы, – сказал Яку достаточно сухо, чтобы Куроо воздержался от комментариев, но тот все равно хихикнул глумливо. Шутка про умение Яку поглощать еду в любых количествах в любое время суток давно обросла бородой и мхами.
– Я арбуз купил, – вкрадчиво сообщил Куроо тоном прожженного искусителя. Это была еще одна бородатая шутка. Сожрать четверть арбуза за раз было для Яку сущим пустяком, а для Куроо – математическим кошмаром про бассейн с двумя трубами. В одну трубу вода поступает, по второй – уходит, сколько раз в неделю нужно покупать арбузы, чтобы накормить самого голодного котика в доме.
Оставив пакет с продуктами на кухне, Яку завернул в комнату – и словно вернулся в прошлое на несколько лет назад. Даже забыл, что собирался сказать.
Токио, лето, жуткая жара, орут цикады, орет Ямамото, Куроо в шортах валяется с блокнотом поперек футона, а вся команда ходит и спотыкается о его длинные ноги.
Пять лет спустя роль футона исполнял диван, а записи с тренировок сменились пояснительной запиской к проекту, но все остальное осталось неизменным. Ну, разве что оправа еще появилась – зрение у Куроо было почти идеальным, но работал он по привычке в антибликовых очках, что за ноутом, что без него.
Яку прошелся жадным взглядом от босых пяток вверх до края красных шорт и еще выше. Нет, пожалуй, мышечной массы в бедрах стало больше – красные шорты уже не висели, как на вешалке, а выгодно обтягивали задницу.
Яку, не в силах бороться с мыслью “мечтали ли вы когда-нибудь трахнуть своего капитана”, шагнул ближе. Сжал пальцы на голых щиколотках, медленно провел ладонями выше, повторяя намеченный взглядом путь. Куроо довольно вздохнул, отложил блокнот и устроил подбородок на скрещенных руках.
– Где ты откопал форму?
– Мать припрятала в шкафу, – пробормотал тот. – Подумал, что дома ходить – самое оно. Яку запустил пальцы под край шорт, поглаживая кожу, и Куроо одобрительно мурлыкнул. Яку вытянул футболку из-под резинки, нагнулся и подул на поясницу. Посмотрел с сомнением, не укусить ли, даже пальцем потыкал, но твердые мышцы заставили его отказаться от этой затеи. С тем же успехом можно было грызть стену. Куроо, похоже, угадал ход его мыслей и беззвучно захихикал – во всяком случае, плечи подрагивали, и вряд ли он там рыдал. Задрав футболку повыше, Яку мстительно укусил бывшего капитана за бок. Тот ойкнул и обиженно оглянулся через плечо.
– Лежи, – приказал Яку, елозя носом по ткани футболки. Знакомый запах стирального порошка, солнца, пыли и самого Куроо будоражил воображение. Ах, как Яку в выпускном классе дрочил на эту подтянутую задницу и рельефные мышцы бедер, уходящие под край шорт!
Он прижался бедрами к ноге и бесстыже потерся, давая ощутить горячую тяжесть стоящего члена под брюками.
– Маленький фетишист, – мстительно пробурчал Куроо, за что тут же огреб по заднице два раза – и за первое, и за второе. – Дай хоть футболку сниму!
– Нет, – Яку подцепил резинку на поясе и потянул вниз, обнаружив к своему удовольствию полное отсутствие нижнего белья под ними. Куроо приподнял бедра, но Яку только спустил шорты только до колен.
– Серьезно? – Куроо снял очки и снова обернулся через плечо, став еще больше похож на себя-старшеклассника. Яку не удержался и запустил пальцы в черные волосы, сделав их лохматыми как после сложного матча.
– Еще скажи, что ты ждал другого эффекта.
– Не переживай, я тоже дрочил на тебя в шортах.
– Надо было все-таки зажать тебя в угол еще в лагере, – Яку огладил ладонями поджавшиеся ягодицы, раздвинул их и подул на копчик. Куроо сладко вздрогнул.
– Яккун…
– Тише.
Темное колечко мышц влажно поблескивало от смазки, и Яку тряхнуло от мысленной картинки: Куроо, упираясь коленом в диван и приспустив шорты, растягивал себя длинными пальцами.
– Интересно, а это ты в лагере тоже делал? – выдохнул Яку в натянувшуюся на лопатках красную ткань с цифрой “1”, легко поглаживая Куроо между ягодиц.
– Когда? – фыркнул тот со стоном, пытаясь поймать бедрами дразнящие его пальцы. – В душевой после отбоя?
У Яку сладко свело внизу живота от одной только мысли, хотя он сильно подозревал, что Куроо все же шутит – на сборах капитан Некомы упахивался больше всех, и к ночи валился с ног вперед Кенмы. Правда, и вскакивал первым, чуть не в пять утра.
Яку расстегнул брюки, не утруждая себя тем, чтобы их снять, провел пару раз рукой по члену, размазывая выступившие капли, и толкнулся внутрь, почти не встретив сопротивления.
Куроо рвано выдыхал при каждом движении – футболка сбилась, открывая недавний след укуса на спине, волосы окончательно растрепались. Яку не выдержал и пихнул его ладонью в бок – перевернись, мол.
Шорты мешались, пришлось закинуть ноги Куроо чуть ли не себе на плечи, но зато теперь Яку видел горящие щеки, приоткрытые губы и расфокусированный взгляд. Яку обхватил его член – Куроо мог кончить и без этого, но ощущать горячую тяжесть в ладони было чертовски приятно. Куроо застонал и облизнул губы, обжег взглядом из-под ресниц:
– Яккун…
Убрав челку с его лица, Яку наклонился и прижался губами к шее повыше ворота футболки – до смерти хотелось стиснуть зубы на нежной коже, но никаким галстуком потом эти следы не скрыть. Вместо этого он снова приподнялся, вколачивая член между смуглых бедер, ловя затуманенный взгляд Куроо. Тот закинул руки за голову, вцепился пальцами в подлокотник дивана, содрогнулся мучительно, с прерывистым стоном и кончил.
Как зачарованный, Яку смотрел на задравшийся с одного бока подол футболки и подрагивающие от неровного дыхания косые мышцы. Сквозь марево возбуждения пробилась идея, от которой пришлось сжать собственный член у основания. В голове промелькнуло: “Запачкаю форму – Куроо меня убьёт”, но соблазн был слишком велик. Яку вытащил член, навис, стоя на коленях, и всего за пару движений рукой кончил, добавив белого – под цвет цифры 1 – на красную майку.
– Я же говорил – фетишист, – фыркнул уже отдышавшийся Куроо, вытирая мокрое лицо воротом футболки, как на тренировке.
Яку сполз ему под бок, уткнувшись носом в руку ровно под линией красного рукава. Хотелось жрать, и арбуз был бы очень кстати, но идти за ним было категорически лень. Хотя все равно нужно было встать, раздеться обоим и закинуть одежду в стирку. Кстати, про одежду…
– Где-то в шкафу лежит моя форма, – прошептал он, скользя губами по краю рукава и еще влажной коже.
Яку не видел лица Куроо, но, судя по тому, как сбилось его дыхание, капитан когда-то тоже таил надежду трахнуть своего либеро.
Шёл третий день гастролей Творческого Объединения "Чаечка". Натужно скрипели подмостки, пыхтел за кулисами беломором дядя Ваня, подменявщий сломавшуюся дым-машину. Зрители плакали и просили выпустить их из зала.
Сегодня на арене Коти, которые споткнулись об ушикенов, и уже не смогли от меня них отбиться. Или я от неё. К шв узнаем
автор: Ladyhella активный менятель слов местами и безыдейный вдохновитель: ji_tera пре-Ушикены, намек на Куроо/Яку, Иваизуми/Ойкава, а так же лотерейный Кагеяма Тобио (прости, чувак) PG-13, романтика, юмор бета: Verdigris краткое содержание: иногда самое очевидное решение – не самое простое
УчебникУчебник Учеба в универе оказалась сильно проще, чем Кенма себе представлял. Единственным предметом, с которым возникли проблемы (и от которого Кенма не ожидал такой подлости), оказался английский. В школе вполне хватало уровня, который Кенма приобрел, играя в игры американских разработчиков. Этого же уровня хватило, чтобы на основании тестов оказаться в самой сильной группе и год жить спокойно. И только на втором курсе начались сложности.
Преподаватель спецкурса оказался зверем, и на первом занятии заявил, что тесты писать и младенец может, а вот грамматику знать надо назубок. Со второго занятия Кенма понял, что мог бы использовать учебник вместо снотворного – три строчки грамматических конструкций, и глаза начинали слипаться. Тихая война с преподавателем (грамматика против практики) продолжалась почти полгода, пока последний, наконец, не понял, что время идет, а знаний в крашенной макушке не прибавляется. В конце концов “англичанин” порекомендовал книгу, которую видел у кого-то из старшекурсников – справочник, где грамматика была изложена в виде формул. Кенма полистал найденный на сайте издательства ознакомительный фрагмент и остался доволен. Всем, кроме факта отсутствия самого учебника и в продаже, и в библиотеке.
А единственный известный преподавателю экземпляр принадлежал человеку, чьим именем пугали приближенных к волейболу детей префектуры Мияги. Кенма тоже его побаивался, и неважно, что они теперь учились в одном университете и играли в одной команде.
Немного поразмыслив, Кенма собрал сумку и пошел искать поддержки в стане дружественно настроенного противника, чей университет находился через пару кварталов от его собственного.
На студента в чужой спортивной форме смотрели косо, но скорее удивленно, чем неприязненно – ВУЗы дружили, по основным предметам не пересекались, а значит, и не конкурировали (волейбол не в счет). Но Кенма все равно опустил голову, отгораживаясь волосами, и боком, как краб, проскользнул в библиотеку. Сведения, почерпнутые из общего чата, утверждали, что бывшие сокомандники (а ныне противники) сегодня готовятся к пересдаче теста по тензорной алгебре.
Кенма вежливо поздоровался с семпаями и помахал ладонью перед носом бывшего капитана.
– Куро?
– Дуальный базис в сопряжённом пространстве, – пробормотал Куроо, глядя в окно невидящим взглядом. Черные волосы были взлохмачены сильнее обычного, а под глазами залегли темные круги. – Ауч! Яку, не пинайся.
– А ты не уплывай, – буркнул либеро, снова принимаясь строчить карандашом в тетради. – К тебе Кенма.
– Вижу, – вздохнул Куроо. – Что не Кагеяма в поисках Токийской башни, как… – он прервал сам себя и потёр лицо. – Что случилось?
Кенма придвинул стул, аккуратно примостился на нем и изложил свою проблему. Яку дернул рукой и сломал кончик карандаша. Брови Куроо поползли вверх. Даже Иваизуми оторвался от конспектов и странно посмотрел на Кенму.
– Правильно ли я тебя услышал? – медленно, словно подбирая слова, уточнил Куроо. – Ты хочешь, чтобы я пошел в твой универ, к капитану твоей команды, чтобы попросить для тебя учебник? К Ушиджиме Вакатоши, команда которого не далее как неделю назад обыграла мою? Ты думаешь, что я горю желанием с ним общаться?
– Но это не мешает тебе общаться с нашим связующим, – Кенма обличающе кивнул в сторону Ойкавы, сидящего с учебником на подоконнике. Тот невозмутимо перелистнул страницу, делая вид, что разговор его не касается.
– Я и с тобой общаюсь, – мрачно напомнил Куроо. – И вообще. Это другое. Не пойду.
Кенма подавил вздох – он знал этот упрямый тон. Точно таким же тоном Куроо звал “играть в мячик” много лет назад.
– Кенма, – Яку пощелкал карандашом, убедился, что грифель кончился и полез в пенал за новым. – А почему ты сам не хочешь поговорить с Ушивакой?
Кенма открыл было рот, и тут же его закрыл. Он уже и сам не знал, как объяснить. За ним никогда не водилось благоговения перед семпаями, но Ушиджима почему-то вызывал именно такое чувство. И не только у Кенмы. Когда Ушиджима шел по коридору, то неизменно притягивал к себе взгляды. Он держался с отстраненным достоинством, больше подходящим члену императорского дома, чем студенту. За спиной шептались, что он похож на робота, но Кенма был с ними не согласен.
Люди просто не смотрели достаточно внимательно, чтобы увидеть маленькие детали – как Ушиджима едва заметно хмурится, как подрагивают уголки губ в сдержанной улыбке, когда Оикава бесится, как вытирает лицо полотенцем, а потом на короткий миг подставляет его теплым лучам, и солнце золотит темные волосы...
Кенма тихо улыбнулся воспоминаниям и вздрогнул от стука, когда Яку уронил сумку. Неожиданно для себя смутившись, Кенма опустил голову и спрятался за волосами. Впрочем, семпаи на него и не смотрели – кроме Куроо, в глазах которого читалось бесконечное страдание. Ойкава беззвучно хихикал, прикрываясь учебником, Иваизуми изучал пустой тетрадный лист, но кончики ушей у него были розовые, а Яку подозрительно долго собирал с пола книги.
– Что? – подозрительно спросил Кенма.
Яку снова закашлялся, глубоко вздохнул и вылез из-под стола.
– Я думаю, Кенма, тебе все же стоит… самому поговорить с Ушиджимой, – с некоторой запинкой сказал он, но смотрел при этом почему-то на Куроо.
Убедившись, что математика оказывает дурное влияние на мозги людей, ее изучающих, Кенма поспешил распрощаться. Вдруг эта зараза по воздуху передается.
Всю ночь, ворочаясь с боку на бок, он примерял мысль о том, что можно собраться с духом и действительно подойти к Ушиваке самому. И потом все утро думал. И на тренировке тоже. Ушиджима словно что-то чувствовал – пару раз они почти встретились глазами, но Кенма успевал быстро отвести взгляд. В раздевалке он собирался до последнего, искоса поглядывая на спину капитана. Спина выглядела внушительно и неприступно. И, как показалось Кенме, выжидательно тоже. Он почти набрался решимости подойти и вежливо обратиться к этой спине, как с улицы окликнули, и Ушиджима вышел из раздевалки.
Вяло отмахнувшись от Ойкавы, который сделал попытку утешающе потрепать по плечу, Кенма тоже пошел на улицу. Осенний воздух был чист и прозрачен, под ногами шуршали опавшие листья, хотя первокурсники не далее как утром подметали дорожки.
Поразмыслив, Кенма решил утешить себя чем-нибудь. Например, проверить в магазине стойку с дисками, не появилось ли новых игр на распродаже. Обогнув куст момидзи, он свернул к лестнице, которая вела к комбини – и вынужден был резко затормозить, чтобы не налететь на сидящего прямо на ступеньках человека. Услышав шаги, Ушиджима выпрямился, хотя Кенма мог бы поклясться, что секунду назад его плечи были устало опущены. Лестница была узкой, и Ушиджима сдвинулся влево, давая пройти, но не обернулся.
“Нелегко ему, наверное”, – тень беспокойства промелькнула у Кенмы в голове.
Нельзя же все время быть сильным, так и надорваться недолго. Один такой капитан и друг у него уже был. К тому же сидящий на ступеньках Ушиджима не выглядел таким огромным, как если бы стоял рядом. Чувствуя, что смущение отступает, Кенма решительно полез в сумку.
Увидев булькнувший перед носом “Gym”, Ушивака медленно запрокинул голову, следуя взглядом по руке, пока не встретился глазами с нависшим над ним Кенмой. В лице капитана что-то изменилось, черты как будто смягчились, и Кенму сразу отпустило. Он вдруг почувствовал уверенность в том, что и учебник ему дадут, и позаниматься вместе не откажут.
Ушивака принял бутылку, вежливо кивнув – “спасибо”.
Кенма обнял себя за плечи и сел рядом на ступеньку, ногой чувствуя исходящее от Ушиваки тепло, пока тот пил энергетик маленькими глотками. “Пожалуйста”.
Продолжаем месячник ТО "Чаечка", птица гордая, но ебанутая.
"Прекрати называть фики на букву "Д"!" - сказали Коти. "Да, конечно," - сказала я.
Очень хотелось назвать фик каким-нибудь вариантом перевода выражения 空気を読む, буквально "читать воздух". Вникать в ситуацию, чувствовать настроение. С идиомой не срослось, но что поделать. Это не первая вещь, с которой у фика не срослось, прямо скажем.
ушикены романтика и немного нцы, тихое горение бета Verdigris, пособник и сообщник Ladyhella кр. пер.: о тонких материях и прочных связях, а так же о том, как приятно возвращаться домой.
В прихожей грохнула спортивная сумка. В новостройке двери открывались пока бесшумно, а по домофону хозяин квартиры звонить не стал, так что согнувшегося над конспектами Кенму вывел из зубрёжного транса раскатистый шлепок сброшенной на ламинат ноши.
Проскальзывая носками по гладкому полу, Кенма вышел в прихожую и привалился спиной к косяку. Привычно скользнул в положение, при котором дверной косяк и позвоночник притирались, словно углы мозаики. Движения были отточены обширной практикой ритуала молчаливых встреч и проводов: то сборы, то выездные игры, то к родителям в Мияги.
Рядом с той самой сумкой – чёрной с красным кантом и брелком-дракончиком – расшнуровывал кроссовки Ушиджима. Даже опустившись на корточки, он занимал всю прихожую. Ещё часа четыре назад та казалась просторной и пустой – глаз не на чем остановить; теперь же Кенма смотрел, не отрываясь. Под немигающим взглядом Ушиджима только шире расправил плечи. Он закончил с обувью и распрямился, обстоятельно повесил на плечики ветровку с прямоугольником флага. Кенма наблюдал за нехитрыми действиями в расслабленном молчании и только ответил на приветствие:
– Я дома.
– С возвращением.
Подхватив вещи, Ушиджима направился к приткнувшейся в кухонном углу стиральной машине; в другом углу комнаты, отведённом под гостиную, зашуршали рассыпанные на диване испещрённые пометками копии конспектов и таблицы сравнительной пищевой ценности. Их свистящий шорох узнавался на раз – Ушиджима заламинировал таблицы ещё в ту пору, когда готовился к экзаменам сам. То, что его учебными материалами пользовались – хоть специальности были и разные, часть предметов совпадала, – было приятно. Конечно, радовало, что усилия по их подготовке не пропали даром. Но кроме того, была и иная причина, объяснить которую было не так просто. Всякий раз, когда Кенма пользовался его вещами, в груди сворачивалось безотчётное удовлетворение.
Закончив сортировать недельный запас грязного белья и одежды, всё так же сидя на корточках около машинки, Ушиджима завёл руки за спину и стянул футболку. Обведя взглядом бугрящиеся мускулами плечи, Кенма собрал распечатки, расчистив место на диване, и отодвинул стопку подальше. Тщательно, словно заранее подготавливал рабочее пространство.
К тому моменту, как Ушиджима, закинув в стиралку и снятую с себя одежду тоже, запустил цикл и обернулся, Кенма лежал на диване на животе, уткнувшись в справочник и скрестив лодыжки в воздухе. Свитер на нём задрался, обнажая поясницу с линией впалых позвонков. Книга лежала перед самым носом, раскрытая на всё той же странице, что и пятнадцать минут назад – ей не доставалось и взгляда. Глазами Кенма сопровождал каждое движение Ушиджимы на пути к комоду в спальне. Сведения о пищевой совместимости явно проигрывали битву за внимание, уступая припорошенным волосками бёдрам, переходящим в округлый зад и плоскость спины.
Ушиджима вытащил из своего ящика чистое бельё и нарочито неспешно прошёлся через гостиную обратно в ванную. Всю неделю сборов за ним постоянно наблюдали – тренеры, связующие, сокомандники, физиотерапевты. Но именно по вниманию Кенмы он скучал. Только его взгляд заставлял Ушиджиму двигаться так, чтобы хотелось смотреть.
Когда он уже щёлкнул тумблерами на панели у двери ванной, послышалось тихое:
– Тоши?
Кенма вроде бы лежал в той же позе, покачивая ногами в воздухе, всё так же нависал на локтях над раскрытой книгой, прогнувшись в пояснице, но что-то неуловимо изменилось. При взгляде на него Ушиджима дёрганно, словно бессознательно, развернулся на полкорпуса, как будто его потянуло сесть рядом. Залезть ладонями под пушистый свитер и растереть тёплую кожу, потом спуститься, процарапывая вдоль позвоночника, и стиснуть в ладонях ягодицы.
– Тоши, чай будешь?
Ушиджима ещё раз оглядел его, считывая настроение.
– Лучше кофе. Спасибо.
Кенма кивнул – плеснулись около шеи светлые пряди – и потянулся за телефоном.
По выходу из душа Ушиджиму встретил аромат кофе, распространявшийся от чашек на решётке двухрожковой кофемашины. Оставалось только составить на маленький поднос и взять с собой на диван. Их обычное распределение труда: Кенма, обнаруживший в ультрасовременной кофемашине удалённое управление и подключивший её к сети после недели мучений, занимался приготовлением кофе, но вот встать и сходить за ним был уже не согласен.
Стоило подойти к дивану, его обитатель перевернулся и поджал ноги, освобождая место.
– Спасибо, – пробормотал Кенма, принимая чашку. Он подождал, пока Ушиджима усядется и снова вытянулся, устроив ноги у него на коленях.
Пили в тишине. С каждым глотком кофе, сваренного по давно откалиброванной и сохраненной в телефоне программе, неделю проработавшее в режиме форс-мажора тело заметно расслаблялось под уговоры звуков и запахов, сообщающих: “Теперь дома”. Рокот холодильника, гудение кулера никогда не выключаемой приставки и шорох страниц окутывали, как старое любимое одеяло или продавленное в нужных местах кресло.
Ушиджима стянул с Кенмы носки и бездумно ласкал ступни, то поглаживая, то сжимая. Кенма сначала включился в игру, время от времени пытаясь вывернуться и зажать его руки под щиколотками, но в конце концов спрятал замёрзшие ноги между чужих бёдер. Спустя пару минут он начал массировать внутреннюю поверхность, сжимая пальцы ног. Цепляемая ими тонкая ткань домашних штанов натягивалась, приподнимая волоски на икрах и проезжаясь по паху.
Откинувшись на спинку дивана, Ушиджима сосредоточился на приятных ощущениях. В точках соприкосновения словно вспыхивали искры, колкие и будоражащие. Они разбегались по телу, а потом стекались с притоком крови к низу живота, капля за каплей подпитывая занимающееся возбуждение.
Ушиджима раздвинул ноги шире. Кенма одарил его взглядом, выражающим недовольство своевольностью любимой грелки, но тут же нашёл новую игру. Он принялся поглаживать ступнёй вдоль бёдер, иногда пробираясь пальцами под майку и щекоча живот, массируя пах на пути вниз.
Пляшущим по телу искрам становилось тесно, они требовали контакта, кожа к коже.
Попытки поймать теперь уже тёплые и розовые после разминки ступни не увенчались ничем, разве что вызвали спрятанную за справочником улыбку. Значит, пришло время охоты на крупную дичь. Вывернувшись из-под Кенмы, Ушиджима встал коленями на диван и потянулся за поцелуем. Целовался Кенма так, что из головы выбивало все мысли, Ушиджима даже забывал дышать. Жадно, требуя себе доступ предупреждающими укусами, Кенма ласкал рот партнёра изнутри такими быстрыми и юркими движениями языка, что было всегда мало. Хоть целуйся здесь, на диване, весь вечер.
Кенма облизнулся и снова накрылся справочником. А затем откинул и медленно-медленно повернул голову. По чуть-чуть, пока волосы не рассыпались, обнажая ухо.
По нарочитой позе ясно читалось: “Завтра, конечно, экзамен, но не такой уж сложный. Насколько ты устал?”
В способности Кенмы сдать прикладную диетологию Ушиджима не сомневался, а вот в выдержке – очень даже. Всё равно не выучит сейчас ничего толком. Приняв взвешенное решение, он вытащил учебник из рук, убедился в наличии закладки и положил на пол. А потом навис, полностью накрыв щуплое тело своим, и перенёс безраздельное внимание на ласки выглядывающего между прядей уха, шеи и острого кадыка.
Впрочем, довольно скоро пришлось прерваться, уступая давящим на грудь рукам. Этого можно было ожидать, опыт показывал, что Кенме не очень-то нравилось быть зажатым под массивным телом. Ушиджима поднялся, позволяя выскользнуть из-под себя, и Кенма встал коленями на диван, как и он сам.
По животу прошлись прохладные руки, поднялись, задрав майку до подмышек – оставалось только стянуть её окончательно, что Ушиджима и сделал. Крепко обняв его за талию, Кенма прижался лицом к груди, отдельные обломанные после очередного осветления волоски закололи кожу. Ушиджима опустил ладони на крашеную макушку и пригладил. Его руки полностью накрыли щуплые плечи, загорелая тыльная сторона ладоней смотрелась на белой коже почти так же контрастно, как чёрные корни среди светлых прядей. Кенма медленно выдохнул и на мгновение прижался ещё ближе.
Ушиджима позволил себе остановиться на мгновение. Замереть вот так, утопая коленями в диванных подушках, набрав полные горсти щекотных сухих волос. С самого детства бабушка не уставала вздыхать, что он ввысь да вширь рос, а сердцем так и не вырос. Может быть, её молитвы у домашнего алтаря были услышаны и он всё-таки проник в некую иллюзорную “душу вещей”, а может быть, это Кенма настроил беспроводное соединение не только с кофеваркой, но и с ним самим, только Ушиджима не сомневался, что в осевшем влагой на коже выдохе прозвучало несказанное: “Я скучал”. Зарывшись пальцами в пряди, он запрокинул голову Кенмы и наклонился к губам.
Они целовались, балансируя на диване, пока голова не начала кружиться, тогда Ушиджима опустился на спину, увлекая Кенму за собой. Тот устроился между раздвинутых ног, нахально скинув одну на пол. Домашние штаны натянулись, обрисовывая привставший член.
Поморщившись от трения ткани, Ушиджима запустил одну руку в штаны, чтобы прикрыть нежную кожу, другой стащил резинку вниз по бёдрам. Кенма отпихнул его ладонь и взялся за член сам. Выверенные движения лишали воли – чередующиеся ласки, поглаживания и нажатия вытесняли собой все другие ощущения и мысли. Хотелось всего сразу: чтобы уверенные пальцы ещё поиграли с яичками, и вставить во влажный рот, и почувствовать, как изнутри гладит и разминает мышцы чужой член. Судя по тому, как сидевший у него между бёдер Кенма проходился взглядом, то задерживаясь на губах, то внизу живота, то между напряжёнными ягодицами, ему тоже было сложно выбрать.
Кенма устроился на поджатых под себя ногах и размеренно надрачивал раскинувшемуся перед ним Ушиджиме, то проворачивая запястье, то дополнительно массируя вокруг уздечки. Когда ствол в его руке окреп настолько, что крайняя плоть вытянулась в ярко-розовую полосу под головкой, оставив лишь маленькую складку, он отстранился.
Распутав завязки на собственных штанах, Кенма приспустил их и пристроился, притеревшись к члену Ушиджимы собственным. Лёг рядом, оказавшись больше на груди любовника, чем на диване, и прижался лбом к шее. Воздух, со свистом прорывавшийся короткими выдохами сквозь сжатые зубы, рикошетил во впадине над ключицей и прямо ему же в нос, но вызываемый этим дискомфорт едва ли регистрировался мозгом. Всё терялось за ощущениями тепла, гладкой кожи и давления на члене. Его ладони не хватало, чтобы обхватить их обоих, и Кенма лихорадочно двигал бёдрами, потираясь о чужой член и напряжённые мышцы. Выступавшей у них обоих смазки было едва ли достаточно, чтобы обеспечить скольжение, и складки кожи залипали под пальцами.
Приподнявшись на локте и глядя на трущиеся друг о друга головки, Ушиджима кончил. Когда волна оргазма отступила и он снова опустил глаза, блестящий от его собственной спермы член ритмично вжимался ему в живот. Он дотянулся и огладил головку, растирая семя; от дополнительной стимуляции Кенма кончил. Едва отдышавшись, тот довольно пробормотал что-то в шею, потом скатился с него и нашарил под диваном пачку влажных салфеток.
Самый необходимый при подготовке к экзаменам предмет, конечно же.
Ушиджима довольно улыбнулся в прижатую под подбородком макушку. Он тоже скучал.
Загорелась по ушикенам как не в себя. Ива-чан, что за хуйня?.. Трясёт себя за плечи: "Memento kurokeni"! Отдельно упёрлась сегодня с утра в тот факт, что Ушивака же, простите, коровка. Бычок то есть, но это детали. А коровки молочко дают а бычки - йогурт, а котики и молоко - это хрестоматийный союз.
*уткнулась лицом в подушку и орёт*
А ещё! А ещё! Вот, приехал Кенма в Мияги и потерялся. Он же там мог ЕЩЁ ПОТЕРЯТЬСЯ? МОГ! Хоть до, хоть после. Сидит Кенма у забора, дс-ку жамкает. Мимо Ушивака бежит - ежедневная пробежка у него, до соседней префектуры и обратно. Смотрит Ушивака, котик сидит неприкаянный. И неместный, сразу понятно, местных котиков он всех знает, каждое утро же бегает. Ушивака юноша ответственный, не может мимо неправильно сидящего котика пробежать - надо узнать, где правильно и посадить туда. Сидит Кенма спокойно, Куроо ждёт. И тут над ним нависло что-то и загородило солнце.
Вообще, я собиралась сделать это завтра, к фику, но раз уж всё равно не сплю в 4:39 ноч... утра Ушикенный пикспам! Раздолье! Изобилие! Все четыре картинки, что есть в интернете! Как я оказалась на этом дне?
Творческое Объединение "Чаечка" представляет Надо будет как-нибудь выложить уже историю про чаечку Чаечка хорооошая.
Было ли вам когда-нибудь мучительно стыдно ехать в трамвае и смотреть на бабок с рюкзаками и корзинами? А мне было. Потому что я ехала и горела по тройничку лосеобразных парней, в майках-алкашках и с тяпками. О чём и писала в три чата по очереди. Капсом. Коти жрали попкорн и подзуживали полыхание. Ничего хорошего из этого выйти не могло
В процесе узнала много нового о жизни японской деревни. В частности то, что за исключением колхозного элемента вести заливное рисоводство силами одной семьи - нереально. Поэтому на рисе и некоторых других культурах пашут всей деревней, оно мало чем отличается от любого другого. Хотя, если подумать, это было ожидаемо. Вряд ли есть принципиально другие непромышленные способы полоть, окучивать и подвязывать
Аоне Таканобу, Ушиджима Вакатоши, Азумане Асахи Сельская эротика, вуайеризм, сияющие капли воды, бездуховное дрочево ПГ-15, 2250 слов бета Verdigris, за что ей огромное спасибо кр. пер.: Никогда ещё слова “съезди к бабушке в деревню” не звучали столь заманчиво.
– Да где же ты, где же, где же, – бубнёж ничуть не помогал поискам, а только заставлял руки трястись сильнее. Так острее чувствовалось, как убегают секунды. – Где же, где же?
Ящик за ящиком выпускали из своих недр мотылей и пыль, два он так и не смог толком закрыть – глотнувшее воздуха тряпьё вспучилось, встопорщилось рукавами и воротниками и никак не желало заталкиваться обратно. Асахи лихорадочно шарил по ящикам, коробкам из-под смутно знакомой бытовой техники и щербатым ларям. В спешке он уже прищемил палец и пару раз выдернул ящики комода слишком далеко, так что они вылетали из пазов. Но делянка клубники у соседей совсем маленькая! Асахи боялся не успеть.
Наконец он издал победный клич. То есть, скорее победное икание, потому что всё-таки успел зажать себе рот одной рукой, пока другая выуживала за кожаную лямку старый морской бинокль. Воодушевлённый тем, что добыча была уже в руках, он дёрнулся прочь слишком рано. Бинокль зацепился трубой за край коробки и свалил её на пол; чердак на мгновение наполнился треском раскатывающихся карандашей, глухим стуком подпрыгивающего на дереве пластика. Асахи сделал было шаг назад, чтобы собрать рассыпавшееся содержимое коробки, но соблазн пересилил. Старые игрушки никуда не денутся, а вот клубника кончится.
Он решительно отодвинул фрамугу и высунул линзы бинокля. В первые несколько секунд казалось, что его кинули головой в кусты – перед глазами бестолково мельтешила то зелень, то небо. Потом пришли полученные ещё в детстве навыки наблюдения за птицами и мозг сориентировался: “Ага, это подлесок, который огораживает деревню с севера, а перед ним, получается, рисовые поля. А нам надо чуть правее и существенно ближе, почти на полкилометра.” В дедовом морском бинокле даже дальномер был.
Наконец старания Асахи были вознаграждены. Посреди квадратной делянки в три цубо, курчавой от разросшейся, хорошо удобренной клубники, торчала крепкая, прямо таки лепная задница. Сборщик клубники работал не разгибаясь, равновесия ради слегка подаваясь назад после каждого выпада за ягодой, и зад пребывал в постоянном движении. Ёрзал в воздухе, как будто в вечернем шоу, когда участников заставляют выписывать иероглифы задом. Только смотреть куда приятнее. Ягодицы были до того подкачанными, а обтягивающие их старые спортивные шорты до того заношенными, что можно было в деталях рассмотреть, как напрягаются мышцы.
“Конечно,” – вздохнул Асахи, – “Вся жизнь в полуприсяде.” Хотя, вот, он занимался тем же самым, а результат всё равно не такой. Асахи понаблюдал ещё немного, как колышется облепленный просвечивающими белыми шортами зад, пробежался взглядом вдоль лиловых лампасов, уделив должное внимание отбрасывающим тени сухожилиям под коленями и мускулистым икрам. Видимо, чтобы нанести меньший урон кустам, собиравший клубнику парень залез в неё босиком. Длинные ступни утопали в листьях и жирной земле. Асахи вспомнил поговорку про соотношение размера ноги с прочими частями тела и густо покраснел. В конце концов, если относительно него самого это выражение, в общем, верно, то вполне может быть…
Он оторвался от бинокля и потряс головой. И ещё раз, для надёжности, чтобы точно вытрясти дурацкую мысль, а затем снова прильнул к окулярам. Угол обзора изменился, и пришлось снова потерпеть мельтешение зелени и белых облаков на голубом, прежде чем он нашёл искомое: второго работника на соседском огороде. В тот момент он, впрочем, работал не совсем “в огороде” – фактически он находился на деревянной галерее, опоясывавшей старый дом едва ли не “народной постройки”.
Пробивавшийся сквозь прорехи в дранке солнечный свет пятнами падал на дощатый пол галереи, на россыпь неопознаваемых под слоем грязи и старой смазки запчастей, на расстеленный под ними отрез брезента и пунцовую от переизбытка солнца кожу спины.
Спина эта была не такой мускулистой, как у сборщика клубники, скорее жилистой. Смотреть на неё можно было бесконечно, как на часы с прорезями в корпусе, демонстрирующими работу механизма. Дополнительно внимание привлекали разводы грязи и пота, разукрасившие спину, руки, скулы и даже волосы, несмотря на усердное использование висевшего на шее полотенца. Серые полосы придавали мускулам дополнительный рельеф, да такой, что глаз оторвать было невозможно.
Склонившийся над разобранным насосом молодой человек смочил ветошь растворителем, подобрал очередную втулку и принялся очищать её от грязи, натирая по всей длине.
В низу живота потянуло, голова закружилась от резкого оттока крови и Асахи совершил тактическое отступление. Он перевёл бинокль правее, к уже знакомой клубничной делянке. Пока он не смотрел, сборщик, видимо, поддёрнул шорты, да так, что они теперь врезались в пах. Между расставленных ног под белой тканью можно было разглядеть свисающий мешочек мошонки.
На последних крохах самообладания Асахи очень аккуратно положил бинокль на ближайший комод, тихонько задвинул фрамугу и осел на пол, уже пробираясь рукой в штаны.
***
Никогда ещё слова “съезди к бабушке в деревню” не звучали столь заманчиво.
Благодаря тому, что Асахи не нужно было готовиться к вступительным экзаменам, по выходным у него оставалось гораздо больше свободного времени, чем у Дайчи, скажем, или Суги, но его родители не были сторонниками праздного времяпрепровождения. Раз не занят учёбой – иди к отцу в мастерскую. Не нужна помощь в мастерской – съезди к бабушке, помоги по хозяйству. Так и ездил он в деревеньку, километров за сорок к северу, как минимум раз в месяц. Но поскольку друзья в это время чахли над стопками распечаток (или, по крайней мере, слали грустные селфи на фоне макулатуры), Асахи сильно не возражал.
Всю несправедливость ситуации он осознал только после выпуска из школы, когда после отработки полной трудовой недели то в мастерской, то в магазине в выходные снова пришлось ездить в деревню. “Ты уже не школьник, теперь все силы должны быть направлены на помощь семье,” – мысленно передразнил мать Асахи, оглядывая салон скрипучего пригородного автобуса. Он был на три головы выше среднестатистического пассажира и лет на сорок младше.
Но однажды поездки в деревню обрели непревзойдённую привлекательность.
“Аса-тян,” – бидон в руках бабушки поскрипывал в такт медленно приближающимся шагам. – “Сбегай за молоком, дружок. Аоне-доно коров своих дважды в день доит, с утра и ввечеру, сходи к ней и попроси с вечернего удоя налить.”
Асахи сунул ноги в сброшенные у галереи шлёпанцы, пошевелил пальцами ног, чтобы наделись получше, и опасливо выбрался из-под навеса. Дневная жара ещё не спала, но хотя бы солнце уже не палило. Вот и хорошо. Подхватив бидон, он направился в нужную сторону, не слушая бабушкины инструкции. В деревне всего-то полсотни домов, он и так знает, как дойти.
Пробравшись через маленькую плантацию подсолнуха, огораживавшую участок Аоне-доно с двух сторон, он вышел прямо к коровнику. Изнутри доносились звуки – то кряхтение, то приглушённый стук. Отлично, значит тётушка Аоне как раз с коровами и возится, до дома и обратно через весь участок таскаться не надо.
– Аоне-доно! – окликнул Асахи и, не дожидаясь ответа, сунулся в дверной проём. – Ао-не-до…
В свободном стойле, прислонившись спиной к деревянной перегородке, стоял Ушивака. Точно такой же, каким Асахи его запомнил с прошлого матча – взмокший до того, что волосы прилипли ко лбу, и раскрасневшийся, но всё равно невозмутимый. Асахи глубоко вдохнул, в нос ударили запахи коровника. Значит, это не сон – во сне запахов не бывает.
Инстинкты подсказывали бежать, но гордость лучшего игрока команды настаивала, что на площадке надо стоять до последнего и, желательно, не дрожа коленями. Асахи выдохнул.
– А… А где А-а-аоне-д-доно?
– Я за неё, – отрезал Ушивака.
Асахи разглядывал обгоревшие плечи и думал, удобно ли будет спросить, какого чёрта происходит. Он почти собрался с мыслями, когда из-за низкой, высотой едва по пояс, дверцы стойла вырос Аоне из Железной Стены. Страшенный который. Он тянулся и тянулся вверх, словно разворачивался. Остолбеневший Асахи медленно поднял глаза от незастёгнутой пуговицы на джинсах к розовой от солнечного ожога груди, по которой обильно стекали капельки пота, и застрял на почти багровом пятне под ключицей.
Асахи больше не волновало, где тётушка Аоне, что тут делают два постоянных героя его волейбольных кошмаров и на какой планете он очутился. Единственное, что его теперь интересовало – след от зубов на горящей коже и как он там появился. Ну, то есть, Асахи очень хорошо представлял, как. Пожалуй, даже чересчур хорошо.
Из транса его вывело движение – Аоне поднял руку и утёр предплечьем рот. На розовой коже осталась блестящая влажная полоса. Асахи решил, что ему бы сесть. А ещё лучше – лечь. Где-нибудь в укромном месте. Ушивака тем временем, видимо, заметил замешательство соседа и решил пояснить:
– Бабушка в городе.
Аоне многозначительно покосился на бидон, ручку которого Асахи всё ещё судорожно сжимал. Точно. На вытянутой руке бидон раскачивался с ритмичным скрипом, что в данной ситуации наводило на мысли совсем не о молоке.
Один за другим возникали соблазнительные образы того, чем тут без него занимались. С одной стороны, было мучительно неловко за сложившуюся ситуацию в целом. А с другой, тёмное бессознательное, – то самое, которое подкидывало ему в моменты уединения воспоминания о парнях в раздевалке и поп-певцов с плакатов сестры, только в неприличных позах, – уже прикидывало, как бы ею воспользоваться.
Когда тару вернули, Асахи развернулся на гудящих от напряжения ногах и вышел наружу. В спину донеслось:
– А деньги?
Туман в голове пронзило мучительное осознание.
***
За неделю ситуация слегка прояснилась.
В отличие от самого Асахи, его бывшие соперники по площадке последние несколько лет старательно готовились к поступлению, сдали экзамены, успешно влились в ряды студентов и три месяца спустя обнаружили, что на каникулах можно отдыхать. А кроме них, это обнаружили их родители. И оба были отправлены на плантации, отрабатывать все пропущенные во имя учёбы годы оздоровительного труда.
Поначалу Асахи было сложно поверить, что бывший ас Шираторизавы и часть Железной Стены – родственники, хоть и дальние. Потом пришёл к выводу, что у тех, на самом деле, много общего. Устрашающий вид, например, и разговорчивость.
Как бы там ни было, а оба они по ужасному стечению обстоятельств оказались соседями Асахи. И нанесли ему моральную травму. Уже по второму разу. Теперь порнографического характера.
Из шокового состояния он вышел только ко вторнику. А в четверг снова засобирался в деревню, к удивлению и радости родителей. Они решили, что годы спустя в сыне проснулась ответственность и любовь к труду. Асахи вспомнил, что в детстве увлекался наблюдением за птицами, и где-то в старых вещах ещё мог сохраниться бинокль.
***
Разделавшись со своей долей работ в поле и едва распрощавшись с жаждущими подробностей “жизни молодой” соседями, Асахи выпросил у бабушки разрешения затащить вентилятор на чердак и взлетел по приставной лестнице, впервые за взрослые годы не подумав, что она под ним сломается.
Бинокль дожидался на комоде рядом с затянутой пыльной бумагой фрамугой. Асахи сразу дёрнулся в его сторону, но потом вспомнил, что сначала стоит включить вентилятор. Чтобы потом не отвлекаться.
На этот раз соседи работали совместно. Устанавливали водяной насос – видимо, тот самый, что Аоне перебирал и чистил на прошлой неделе. Ушивака лежал на пузе около скважины, держал трубу и ещё какие-то детали, пока Аоне пытался их смонтировать. Судя по лужам вокруг и ровному слою грязи, покрывавшему Ушиваку спереди, получалось не очень.
Разводной ключ соскочил, и обоих окатило веером брызг. Искрящиеся в солнечных лучах капли осели в волосах Ушиваки, наметили созвездия на футболке и запутались во вставших дыбом волосках на руках. Озадаченно моргнув, словно не ожидал такого поворота событий, тот медленно облизнулся, убирая воду с губ.
О, да. За этим Асахи и приехал. Он перевёл взгляд на Аоне.
Того облило с ног до головы и, судя по всему, не в первый раз. Или он просто знал, чем всё кончится, и заранее оделся в одни беговые шорты. Капли сбегали по безволосой груди, поблёскивали на гранях “кубиков”, где задерживались прежде чем скатиться по ложбинкам между напряжёнными мышцами к резинке шорт.
Никогда раньше у Асахи не пересыхало во рту при виде воды.
От холодного душа в жаркий день руки Аоне покрылись мурашками, которые так и хотелось разгладить. Провести тёплыми ладонями от запястий к плечам, чувствуя, как под нажатием едва подаются крепкие мускулы, растереть плечи и, может быть, укусить за шею сзади, чтобы озноб смысло горячей волной возбуждения. Асахи проследил этот воображаемый маршрут и споткнулся взглядом о напряжённые соски. Пропустить их – такие тёмные на розоватой от переизбытка солнца коже – было невозможно.
Перехватив бинокль одной рукой, другой Асахи залез под футболку и погладил по груди. Не отрывая взгляда от налитых грудных мышц, он огладил свои. Соски затвердели и стали более чувствительными к прикосновениям. Он прочертил пальцами между линиями пресса и вниз от пупка, повторяя путь капель, просунул руку за резинку штанов и приласкал полуэрегированный член. Было хорошо, но довести себя до разрядки пока не хотелось, лучше ещё посмотреть.
Когда Асахи снова приник к биноклю, соседи уже закончили монтаж насоса и использовали его по назначению. На коробе сохли вымоченные в грязи и застиранные шорты и футболка, а сам Ушивака обмывался холодной водой. Он старательно отскребал присохшую на солнце грязь, оставляя на коже белые, тут же розовеющие полосы. Несколько раз провёл ладонями по торсу, смывая пот. Пару раз набрал горсти чистой воды и растёр подмышками, а потом прошёлся ладонями по бокам.
Потом Ушивака обеспокоенно нахмурился, повернулся к Аоне и дёрнул бровью. Тот, так же не говоря ни слова, зачерпнул воды и принялся мыть ему спину. Смыл пыль с загривка и пот, а потом сделал шаг вперёд и прижался к спине грудью. Его ладони пробежались по рёбрам, животу и косым мышцам, огладили верхнюю часть бёдер и успокоились, вцепившись в поджатые ягодицы.
Ушиджима выключил воду, закинул руку Аоне на шею и потащил того в сторону сарая.
Асахи стукнул внезапно потяжелевшим биноклем о комод и плюхнулся на пол.
***
В те выходные Асахи удалось собрать целую коллекцию памятных образов, которые он планировал вспомнить ещё не раз. Как бывшие соперники подвязывали помидоры. Как устанавливали новые столбы под навес. Как таскали сено, а потом использовали его не по назначению, и как потом у Аоне вся спина и руки были в красной сыпи. Как Ушиджима потягивался и разминал плечи, и как ритмично двигались его лопатки, когда он орудовал вилами. Как остро выпирали бедренные косточки у Аоне, и как уверенно его широкие ладони обхватывали древко. Как они оба валялись на спине, раскинув ноги, и как ели арбуз, облизывая липкие пальцы.
Неудивительно, что и на следующей неделе Асахи вызвался поехать, не дожидаясь напоминания от родителей. План был такой же: с утроенным усердием переделать всё, что надо, пообедать с бабушкой, чтоб она потом не отвлекала, вооружиться вентилятором и коробкой салфеток и провести остаток дня на чердаке, наблюдая за птицами. Салфетки были очень важной частью плана, в прошлый раз он их забыл и вышло неловко.
Однако, в первый же день в плане вышла заминка. Едва убрали со стола и Асахи сделал рывок в сторону лестницы, как бабушка его окликнула:
– Аса-тян!
Ну, что ещё? Мысленно Асахи уже сканировал соседский участок в поисках еженедельной порции зрелищ.
– Аса-тян, будь ласков. К Аоне-доно внучата приехали, такие хорошие мальчики! Как раз твоего возраста, вроде. Слышала, они сегодня крышу перестилают. Ты сходил бы, помог.
Бабушка безмятежно улыбалась, а вот Асахи не был столь уверен в том, что “подружится с ребятами”.
– Аоне-сан, Ушива… – он поперхнулся и едва не пал духом окончательно, но бежать прямо из-под стен вражеской крепости (то есть соседского дома, конечно), было глупо. – Ушиджима-сан!
Шуршание на крыше стихло. Потом раздалось снова, теперь уже ближе. Через край посыпался мох.
– Азумане. – Изрёк Ушивака в качестве приветствия. Аоне кивнул.
– Я… Я это… Бабушка сказала, вам с крышей помочь надо.
– С крышей, – обронили в ответ, – не надо.
На этом месте стоило сказать “Ну и ладно”. Надо было сказать: “Хорошо потрудились. До свидания!”, повернуться и идти домой. Но ноги подкашивались, а вместо разумных идей, остались только образы, расплодившиеся за последний месяц. Голова кружилась. Наверное, потому что запрокинута, чтобы глядеть вверх на лежащих на крыше парней.
– А… – Асахи сглотнул, – А с чем надо?
Ушиджима поднял бровь. Аоне вроде как тоже, а потом демонстративно почесал новый засос, теперь уже под ухом.
– Ну, я вам всё-таки помогу, – решился Асахи и ухватился за протянутые вниз восхитительно мускулистые руки.
Вести с полей. Таки попала в 15 на фестиваль Муглов и Чокобо *машет шариками* Если бы не PXRain - бездарно просрала бы его ещё раз. Это было забавно - в тот же день, когда я с места в карьер купила билеты обратно в Стамбул, выяснилось, что это меня шестое чувство потянуло к приставке В общем, если раньше я наматывала круги по Алтисии, как лошара, то теперь делала это как умная Соберите на улицах 15 цыплят. Найдите шесть муглов, распиханных по неприметным углам. Сфотографируйте кота в кашпо. Знаете, сколько в Алтиссии кашпо с белыми цветочками? А я теперь знаю! В общем впечатления смешанные. С одной стороны, весь этот бродячий цирк с жонглировпнием пасхальными яйцами прекрасен. А с другой, он настолько не сочетается ни с механикой, ни с сюжетом игры, что даже не смешно.
Теперь фестиваль Асассинов. Я, знаете, не ожидала увидеть тех же муглов и Чокобо, с конфетти в воздухе и стрельбой из пластикового пулемёта по мишеням, но в других декорациях. Асассинов, правда, постарались хоть как-то привязать к истории. Хоть показали, где наши бро. И их соски Мы минут 10 через тактическую камеру на максимальном приближении разглядывали родинки и шрамы Игниса Буду потом одна - ещё на Гладио посмотрю Короче, эти их легионерско-островные лохмотья одобряю Отдельно порадовали рандомные нпсы, выдающие сальные комментарии по поводу наших парней. Не знаю, насколько рандомны эти реплики, но про "премиленького блондинчика" мне стабильно рассказывали мужчины Учитывая, что моя основная игровая тактика - налетать и пинать, пока не свалится, а потом допинывать (идеальная пати - четыре танка ), с миссиями, где надо всё делать скрытно, у меня не очень. Совсем вот не очень. То есть, как можно догадаться, с игровым процессом срослось далеко не сразу Но ничего. Наследный принц Люциса таки научился запрыгивать на ходу в мусорные баки, вскрывать чужие туалеты и затаскивать врагов в сено. Кстати о туалетах. Я зашла в один и провалилась под Лесталлум И надо же было Промпто иименно в этот момент спросить: "Ну, и что, как там?" А Ноктис, стоя на зелёном холме и глядя вверх, на лабиринт стен и перекрытий, ответил: "Да ничего, квартира как квартира".
... аааа потом мы пошли играть в 12шку. В процессе первого прогона пятнашки казалось, что вот она такая нелогичная, а предыдущие-то были огого! Знаете что? Везде косяков хватает А вот бро - не везде. После пятнадцатой бегать по локациям одному - скучно и одиноко. Да и на карте, хоть они и втроём, никто не пиздит, не жалуется на песок в физиологических отверстиях, не дразнит Ваана за дрыщеватость, не напоминает про солнцезащитный крем. Странным образом, я отлично помню игровую механику 12й, а вот сюжет - не очень. Часть кат-сцен сморела, как в первый раз. Хотя, казалось бы В общем, подарок на двадцативосьмилетие отлично зашёл
У людей бывают простудки на два дня от сквозняка, или коротковременные приступы цистита там, язвы... А у меня обострения ненависти к необоснованным заимствованиям.
Случается, что месяцами меня ничего не беспокоит. Я не обманываюсь, что в отдельных пространственно-временных точках "глиттеров" и "айс-кофе" становится принципиально больше. Они всегда рядом, плодятся и множатся, но в отдельные дни их концентрация достигает точки росы. И начинается выпадение в осадок.
То висит некий мешок под картошку под названием "оверсайз свитшот". "Мешковатый свитер"-то не продашь. То знакомая трещит: "Бла-бла-бла в стиле бэк ту скул". Да, блядь. Кроп-топы, свитшоты, ни-хай.
С едой не лучше. На ларёчке надпись: "Бабл-ти с джус-боллами!". Нахуй всех. "Капустный пай". Прекрасное сочетание, как "Юнона Иванова". В кофейнях больше не продают печенье, кириллицей по чёрному на стене написано: "Куки". А что тогда не "кука", по одной же продаёте. "Маффинами" теперь стали все кексы, хоть с кремом, хоть нет.
Пришла домой, залезла в избранное... И без того раздраконенную меня огрели по голове "поиском мейкапера". А с визажистами-то что сталось? Чем слово "визажист" не угодило, тоже заимствование, что ж оно менее понтовое?
читать дальшеВсё меня тянет пофилософствовать там, где не просят. На этот раз залезла в хеллоуворлдкакаотолк приложение для изучающих забугорные мовы, написала туда постик, а потом половину удалила. Но раз уж написала, чего байтам пропадать, принесу сюда.
Провела день с мамой. Зашли в пекарню, которая вроде и на полпути к маминой работе, но при этом она там ни разу не была. Отлично перекусили, я взяла сосиску в тесте и Свердловскую булочку с творогом, мама пирожков набрала. Потом съели пополам волован с брусникой. Отлично поели... И тут мама говорит: "Вот уедешь, приду как-нибудь сюда одна и буду вспоминать, как мы тут вдвоём сидели." Ну да. Отлично.
Последние полтора года носила либо сандалики, либо тряпичные скечерсы. Да, зимой тоже, потому что "зима" была +30 (ну, хотя бы не +48). И даже после того, как приехала домой, носилась всё в тех же скечерсах да босоножках. И вот, кончилось сибирское лето. +12. Дождь. Тера достала заранее купленные туфли. И выяснила, что ноги совершенно разучились ходить в твёрдой обуви Пальцы вопят "О, нет! Нас засунули в тиски! Тут железная стена! За что, хозяйка за чтоооо?!!" ... А ведь туфли даже не натирают Но, правда, странно так, когда при каждом шаге пальцы во что-то упираются.
А кто маленькое брё~ёвнышко? А у кого сегодня день рожде~ения? Аоне брёвнышко! У Аоне день рождения! Нет, ну, у Аоне, конечно, тоже... Но нет. Я даже не знаю, как оказалась в колонне идущих нахуй поздравлять Ушиваку. До Аоне точно ещё далеко
В общем, дорогой наш фендомный запас древесины! Ты молодец! Надеюсь, суровая бабушка, въедливый тренер и шальные сокомандники говорят тебе это достаточно часто. Расти большой - ещё больше! - сильный, умный и красивый. жениха тебе хорошего - лучшего котика предлагаю, от всмей души
под катом маленький стрипчик в подарок три страницы, джен, юмор, милота, вся шираторизава всё сама, оригинал
моя семья и прочие звери. В Стамбуле действует программа отмывания денег перестройки ветхого жилья. Под неё попадают дома старше 30 лет, правда, почему-то только в фешенебельных районах и недалеко от главных улиц Отделку квартир производит застройщик, при чём цвета и материалы жильцы могут выбрать сами. Правда, из предложенных в конкретном магазине, с которым у застройщика заключён договор.
Выбирали ли вы когда-нибудь кафель в, прости Господи, шоуруме с хрустальными люстрами?
Простите, забежала вперёд паровоза. Пойдём по порядку. Когда свекровь принялась настаивать, чтобы я съездила с ней выбрать кафель, я ещё ничего не заподозрила. Ну, мало ли, может ей одной скучно, компанию составить надо. Потому что чем я ещё помогу, у нас же абсолютно разные вкусы и требования. Потом выяснилось, что это будет далеко не первый визит в этот магазин. Свёкр и муж от неё прятались как тараканы за печкой. Знали, определённо знали, что меня ждёт.
Как мало я знаю о ремонте... Как вы думаете, какие основные критерии выбора кафеля в санузел и на пол в кухне и коридоре? Не старайтесь, не угадаете:и а) модно; б) как у соседей.
Вышли мы со двора, повернули в сторону остановки. Остановка - в трёх минутах ходьбы вниз по улице. Каким светлым образом мы, ещё не доходя до остановки, успели заглянуть в два свежеотстроенных дома и, притворяясь покупателями, рассмотреть кафель там, - я не поняла. Зато поняла, что, кажется, встряла. До появления в магазине мы осмотрели четыре дома от разных застройщиков. Аргументы, что в нужном магазине может и не оказаться такого же кафеля, были признаны несущественными. Узнала, что существует сантехника марки "Лена".
В магазине ассистент первым делом спросила, из какого мы дома, потом достала Большую Амбарную Книгу электронная учётность? Вай, зачэм такие сложности?! и сообщила, какие конкретно узоры и оттенки выбрали соседи. И дальше мы выбирали только из них. При чём, пока мы сидели, позвонили клиенты из другого дома. Они пообщались со своими соседями и осознали страшную оплошность - выбрали не те цвета. Позвонили и попросили срочно переписать на как у всех, а они в течение пары дней подъедут заново расписаться в ведомости.
Так вот, в нашем доме из десяти квартир, каждой из которых требовалось четыре позиции, все выбрали кафель с узором под гранит, примерно одинаковых оттенков одного цвета. Серого. Там в шоуруме была оформлена экспозиция в тех же тонах: антрацит на полу, тёмно-серый гранитный фартук и полоса на одной из стен, и кремово-серая врхняя половина стен.
У экспозиции две с половиной стены, она существенно просторнее стандартного туалета и освещена могучими люстрами, да ещё и дневной свет попадает. С нетерпением жду момента, когда весь дом осознает, что срать они теперь будут в каменных мешках.
Ах, да. Наш поход занял четыре часа. Из них на дорогу 20-30 минут.
Разведка донесла, что сегодня всемирный день котиков. С чем всех котиков и поздравляю.
А отдельно поздравляю маму-кошку, у которого сегодня день рождения *бегает и рассыпает цветы булки* Расти, Яку-сан, большой умный и красивый. В общем, не меняйся. И ростом тоже, как любитель сайз-кинка прошу Под баннером подарочек - маленький стрип. Кенма, Яку, недопизженный Куроо на заднем фоне. Джен. Всё сама.
Бвахаха, спасибо маме, спасибо богу... На самом деле, спасибо Хасте, спасибо Коте.
Ещё прошлой осенью Хаста подписалась на твиттер Кондо Шори, который играет Куроо в спектакле. Ничто не предвещало беды Сразу можно было понять, что ничем хорошим дело не закончится. И вот, однажды она принесла фотографии Шори и Такеру (актёра Яку), беззаботно проводивщих время вместе. Не очень хорошо помню, что было дальше, но где-то там была Йокогама. В смысле, они туда ездили. Впрочем, Хаста говорит, что это мне почудилось Ещё там было прекрасное фото, на котором присутствовали Куроо, Яку, пальто, шарф-хомут и шляпы. С полями. Моднявые такие. Время от времени просмотр прерывался криками чаек и оперой. Курояку я всё ещё не шипперила, но против лома в виде Яку с чОрным лохматым котом медицина была бессильна. под катом избранные фоточки
Расширенная подборка актёров курояку со товарищи тут. Будьте осторожны, там есть психологическое оружие массового поражения Куроо с усами.
Так родилась история про курояку, гуляющих по набережной в Йокогаме. читать дальшеГде-то там были #отдайшляпу #мнебольшеидёт, совместные селки в ленте Лайна, и фейспалмы про "Ламу из Йокогамы". Двух лам.
История очень быстро переключилась на секс на весу в маленькой квартирке с недостатком горизонтальных поверхностей. Тут потребовалась подводка, а как они в этой квартирке, собственно оказались? Она расширялась и расширялась, и даже на устный пересказ уже требовалось полчаса минимум. Это была, в общем, первая в моей жизни история, сюжет которой заключался не в подготовке к сексу. Сюжет там - в детях. Только никто об этом уже не узнает И записывать я её, в общем, не собиралась. Хаста Кому надо было, уже послушали в качестве устного творчества.
Отдельно хочется всплакнуть по поводу Ямамото. читать дальшеИзначально, фоновым пейрингом предполагались кенхины. Потом они как-то перестроились в ушикенов в трусах и с рисоварочкой . Ещё до того, как вытянуть номерок я шутила, что, ну, вот, кто попадётся - того и Кенме. Попался Ямамото. Ещё с ночи, видимо, очередь занимал... Ушивака долго не хотел сдавать позиции, но перед Торой было уже, право слово, неудобно. Сколько можно делать из него птицу-обломинго
Отдельное огромное спасибо Verdigris, которой досталось всё это бетить.
Курояку, немножко кенторы NC-17, повседневность, устоявшийся романс 10 700 слов Совместный быт, сериалы, экономическая теория и обескураживающие открытия.
Две Ламы из Йокогамы
Чёрные вихры покачивались в такт поклонам.
– Да, да. Да, понял. Большое спасибо, что взяли за труд сообщить. Да. Да. Ну, что вы! Спасибо. Да, надеюсь встретиться с вами в понедельник. Огромное спасибо, спасибо. До свидания, приятного вечера.
В складки одеяла плюхнулся телефон, а за ним, лицом в подушку, Куроо Тецуро. Пружины матраса натужно заскрипели и мстительно впились под рёбра. Подушка, наоборот, была исключительно рада его видеть и попыталась утопить в мягких объятиях. Когда воздух в лёгких кончился, Куроо повернул голову и уставился на часы в углу монитора. Двадцать двадцать восемь, второе апреля, пятница. В понедельник его ждут на новой работе. В Йокогаме.
Засада.
Он снова cпрятал лицо в подушке. Что делать? Мотаться каждый день из Токио? Переезжать? Прямо сейчас? Потом? Какие вообще там цены? Что делать с вещами? Что делать с арендой там? Что делать с арендой здесь?
По крайней мере последний вопрос имел решение. Не глядя, Куроо выкопал из одеяла телефон и ткнул куда-то, где должна была быть иконка Лайна.
– Алло? Кенма, привет. У меня для тебя отличные новости…
***
Под укоризненным взглядом Яку было очень сложно не покаяться во всех грехах и не начать обещать исправиться, но Куроо смог. Сказалась давняя практика. Хотя чемоданчик и чехол с костюмом всё-таки убрал за спину.
– То есть, ты-таки решил злоупотребить гостеприимством, – вздохнул бывший одноклассник.
– Яккун, хоть бы поздоровался сначала! Триста лет не виделись, – возмутился Куроо.
Выражение карих глаз смягчилось, кажется, Яку стало немного совестно.
– Ты так вырос с последней встречи!
Ага, вот Яку уже и не совестно. Пока Тецуро пытался отдышаться и проверить целостность рёбер, ему напомнили:
– Я говорил, что мне тебя негде положить, могу только помочь с поиском квартиры.
– Да, но вдруг мы прямо сегодня и найдём? Чего мотаться туда-сюда, вещи пригодятся. Можно я их пока к тебе закину?
Яку действительно почти не изменился за те три года, что они не виделись, разве что рыжеватые вихры были теперь подстрижены чуть короче, а плечи стали чуть шире. Но самое главное, он всё так же был готов помочь ближнему своему. Куроо на это и рассчитывал.
Это Кенма вспомнил про Яку, сразу, как только в трубке прозвучало “Йокогама”. Его отвлечённое: “Посоветуйся с Яку, он же там теперь живёт,” – в ушах Куроо сладко прозвучало успокаивающим “По крайней мере, если не найдёшь что-нибудь за выходные, не придётся ночевать под мостом. Или втискиваться в вагон Кейкю в семь утра. Уж лучше мост.”
Они оставили вещи в прихожей и снова оказались на звенящей от морского ветра улочке. Уродливые коробки двух-трёхэтажных домов прятались за плюшевыми от мха оградами. По правде говоря, добротные каменные заборы выглядели существенно надёжнее угловатых построек за ними.
Яку потянулся, с видимым удовольствием подставив лицо апрельскому солнцу.
– Счастье-то какое, наконец-то выходной!
– Ты на защиту не брал перерыв?
– Не дали. Я как на практику пришёл, так, считай, поселился в офисе вместо домового. Сегодня и то отпросился по семейным обстоятельствам.
Такую возможность грех упустить. Хоть Яку и возмужал за последние несколько лет, он всё ещё целиком помещался под мышкой.
– Аввв, Яккун, после стольких лет ты наконец признал нашу связь!
– Уйди, придурок! Наши дети были не от тебя!
Из-под руки он вывернулся существенно более лохматым. Ткнув Куроо в бок ещё пару раз, на добрую память, он спросил:
– А как у тебя так получилось, практику в одном месте проходил, а устроился в другом?
– Это та же фирма. Но я работал в токийском офисе, а наняли – вот…
– Да ладно, – вымощённая щербатой плиткой улочка убегала под кроссовками. – У нас тут клёво.
Со стороны порта доносилось уханье тяжёлой техники и протяжные гудки, от зелёной поросли по обе стороны дороги пахло свежей сыростью. Идти не торопясь бок о бок с Мориске было на удивление привычно, хоть и сто лет не виделись. Пожалуй, и правда неплохо. Куроо так и сказал.
– А тебе в каком районе смотреть-то надо? – спохватился Яку.
– Каназава, вроде. Тут далеко?
– Каназава? – Яку остановился, и Куроо чуть не споткнулся об него. – Каназава – это здесь.
Он нахмурился, прикидывая что-то, а потом развернулся в противоположную сторону. Хотелось надеяться, что в сторону ближайшего риэлтора.
***
За последующие пять часов Куроо узнал много нового. Что на соседней станции открылась новая прелестная кофейня, что Такаока двумя домами дальше по улице планируют пополнение в семье и ищут квартиру побольше, что парк снова урежут, а новую парковку для велосипедов опять не поставят, что район Каназава состоит из сплошных подъёмов без единого спуска, и что пирожки с рыбой в Йокогаме вкуснее. А ещё, что жилых домов в Каназаве немного, причём все старые и малоэтажные. И шансов найти квартиру – хорошую, недалеко и дёшево – у него, кажется, нет.
– Может, проще мотаться каждый день? Сколько это в месяц получится?..
– Пятьдесят кусков – вздохнул Яку. – Я уже считал. Ещё когда поступил.
Куроо тоже вздохнул и улёгся виском на стол. Гудели и ноги, и голова. Причём, к сожалению, не от приятного алкогольного дурмана, а от тревожных вопросов. Он мусолил уголок этикетки на пивной бутылке и старательно их игнорировал.
– Нет, ну а что? Утром буду ещё спать, вечером – уже спать.
– И всё стоя, это же Кейкю.
Помолчали ещё. Размоченная конденсатом бумажка наконец расползлась, но не до конца – летящий Кирин остался без задних лап.
Ничего-то сегодня не выходит.
Куроо повернул голову и уставился на три бутылки перед собой, уже пустые, зато с целыми этикетками.
– А как ты познакомился с этой тётей Ямадой?
– Да она тут одна риэлтор на весь район. И эту квартиру мы с ней же искали, а потом сталкивались на улице, в магазинах, ну и… – голос Яку слегка удалился и будто перемещался по кругу. – Сам видишь, какая она общительная.
– Ага. А до того где жил?
– Да в общаге.
Перед носом Тецуро на стол опустился пивной стакан. В толстом стеклянном донышке застыли миллиметровые пузырьки. С обнадёживающим бульканьем в стакан выплеснулись остатки из бутылки, оказалось совсем немного. Чпокнула открываемая крышечка и стакан наполнился до краёв, картина стала существенно более оптимистичной.
– Спасибо! И как тебе в общаге жилось?
– Да ничего, – пожал плечами Яку. – Было весело. Вот как-то раз… Помнишь, я часто выкладывал фотки с двумя парнями, один в очках такой. Помнишь?
Куроо, не очень помнил, но кивнул. Предварив свой рассказ ещё одним “чпоком”, друг пустился в объяснения. Яку всегда был хорошим рассказчиком, хоть и не подмечал все детали, как Кенма, зато добавлял описания и кусочки информации, делавшие историю живой. К тому времени, как стакан снова опустел, Тецуро уже казалось, что он знает бывших соседей Яку всю жизнь.
Покосившись на пустую бутылку, надетую на палец Мориске, он поднялся из-за стола и достал из холодильника ещё по одной. Хорошо же сидится.
***
Солнце светило с непривычной стороны. И прямо на лицо.
Тецуро попытался перевернуться на живот, но оказалось, что справа кто-то лежит. Странно.
Он откатился налево и ударился локтем о холодный металл. Тецуро пришёл к выводу, что глаза всё-таки придётся открыть, какой бы плохой идеей это ни казалось.
Прямо перед ним обнаружилась пропасть метра в три, от падения в которую его спасли перильца, окрашенные в кокетливый кремовый цвет. Куроо заорал и перекатился как можно дальше, едва обратив внимание на препятствие в виде плотно завёрнутого в одеяло тела. Из одеяльного кокона высунулась лохматая голова и насупленное спросонья лицо Яку Мориске.
Ах, да. Точно.
Он в Йокогаме, это квартира Яку, они вчера отлично посидели и больше так делать не стоит, потому что голова трещит по швам. Когда посиделки перевалили за половину хозяйских пивных запасов, а время – за полночь, ему велели “переодеваться уже, куда ты поедешь”.
“Отдельный футон положить у меня негде,” – всё вспоминалось отрешённо, будто кино смотрел, – “Но спальный лофт большой, разместимся как-нибудь”.
Отчаянно хотелось пошутить про то, что с ростом Яку “большой лофт” – понятие относительное, но рассчитать на больную с похмелья голову шансы на то, что его не скинут через перильца лофта на далёкий кафельный пол, было слишком сложно.
Чёрт бы побрал эту йокогамскую планировку.
Мозг Куроо, наконец, закончил оценивать обстановку и обратил внимание на тот факт, что его печень грозила превратиться в фарш под молотящими ударами пяток. Тецуро слегка отодвинулся, и из-под него выполз уже несколько сплющенный Яку. Отдышался и решительно возвестил:
– Кофе.
Под гулкий перестук ладоней и босых пяток по железной лестнице Куроо думал, что приятное впечатление от фразы “Доброе утро” существенно переоценено. Обещание горячего кофе звучит гораздо бодрее.
Лестница, соединяющая лофт с основным жилым пространством, оказалась действительно металлической, прохладной и слегка ребристой под пальцами. Она тянулась под наклоном практически через всю комнату и упиралась в нависающую вторым этажом платформу лофта метрах в двух над полом. Нормальная, в общем, пожарная лестница, два опорных бруса, редкие перекладины и никаких поручней. От мыслей о том, как они вчера по ней вообще забрались после всего выпитого, волосы встали дыбом ещё сильнее, чем обычно.
Яку покачивался, стоя над плитой с таким сосредоточенным видом, будто там булькало волшебное зелье из семидесяти семи ингредиентов, как в той книге про школу магии. Казалось бы, он не делал ничего необычного – вместо котла и банок с засушенными паучьими лапками высилась стопка контейнеров с несвежим рисом из холодильника, упаковка яиц, чайник, и кофейный фильтр. Но при этом без магии точно не обошлось, потому что минут десять спустя на столе оказались две кружки, распространяющие волшебный аромат, и две плошки с вполне сносным завтраком.
– Куроо. Яку оглядывал неуютно пустые полки холодильника, и его тон намекал, что виноват в этом почему-то Тецуро.
– Я тебе очень рад, ты не подумай. Но теперь пойдёшь искать один. Потому что если я не закуплюсь сегодня, то останусь без еды на всю неделю.
Куроо поболтал палочками зелёный чай на дне плошки. Шататься в выходной одному и общаться с радушными тётушками-риэлторами – а вдруг они тут все такие?! – не хотелось абсолютно.
– И без носков, – продолжил Яку. – В прачечную тоже надо.
За окном солнце упорно карабкалось к зениту. Они бездарно проспали полдня, надо было, и правда, поторопиться с делами. И, если ничего не получится, вернуться домой пораньше, чтобы нормально выспаться и встать в шесть… Куроо почувствовал себя старым. И это теперь его жизнь – беспокойство о еде, носках и будильнике в шесть. А вчера они так хорошо погуляли: ржали, распугивая голубей и пытались спихнуть друг друга с тротуара под неодобрительными взглядами старушек.
– Взаимопомощь! – Стукнул пустой уже, к сожалению, кружкой Куроо. – Сначала в четыре руки тащим, потом в четыре глаза ищем.
– Мне кажется, это очень, очень плохая идея…
– Да ладно, Яккун! Будет весело! Заодно покажешь, где тут что.
До самого выхода из дома Яку ворчал себе под нос, но, по правде говоря, тон у него был на удивление одобрительный.
***
Дни летели со скоростью, явно превышающей скорость света. По крайней мере это объяснило бы, почему Куроо этого самого света не видел, разве что по утрам по дороге на работу, минут двадцать. А потом оставались только синеватое мерцание офисных ламп и свечение монитора, которые часов двенадцать спустя сменялись на полные мошки конусы жёлтого света от фонарей и тени от отвёрнутой к стене настольной лампы. Хватало её ровно на то, чтобы переодеться, не натыкаясь на углы, но при этом не разбудить Яку, который ко времени возвращения, обычно, уже спал. В то время как для Куроо рабочий день начинался по-божески, в девять, зато заканчивался чёрт знает когда, Яку вставал едва ли не в пять утра, но и домой приходил существенно раньше. Даже деля комнату и единственный шкаф и ночуя на уложенных почти впритык футонах, всю неделю они практически не пересекались.
Ну, да, так же, как Куроо и солнечный свет.
– Me a cat! Mama, mama, look! Me a cat!
Обладательницу звонкого голоска, доносившегося с детской площадки, Куроо не видел, но был с ней заочно согласен. Здесь, на нагретой парковой скамейке, под ласковыми, словно оглаживающими лицо лучами солнышка он тоже чувствовал себя котом.
Он устроился на скамейке ещё удобнее, растёкшись по гранитной спинке, распластав вдоль неё руки. Кончики пальцев правой упёрлись в ершистые отрастающие волоски и тёплую кожу на запрокинутой шее. Не задумываясь, он погладил “против шерсти”, и пальцы щекотно закололо. Яку послал его к чёрту, но даже пинаться не стал. Только соскользнул пониже, придавив ладонь Куроо затылком к резной каменной поверхности. Больно, между прочим.
– Идти уже надо, – вздохнул Яку с другого конца скамейки.
Никакого движения, впрочем, не последовало.
Куроо сделал над собой усилие и приоткрыл глаза. Апрельское солнце вызолотило волосы Яку до неприлично светлого рыжего. Как у иностранца. Такие же рыжие брови, как обычно, сведены к переносице. Вот чего он опять беспокоится о какой-то фигне, такой хороший день. Тецуро несильно пнул по голой щиколотке, загоравшей в подвёрнутых джинсах, получил острый пинок под колено и не смог не ответить.
Три минуты, одну перевёрнутую банку кофе и два пыльных отпечатка на штанине спустя они прекратили изображать затаившегося тигра и крадущегося дракона по обе стороны скамейки.
– Пошли уже. А то будет, как в прошлый раз.
Как в прошлый раз – это прошатались весь день, ничего не нашли, а потом Яку по доброте душевной не смог выставить Куроо – вместе с чемоданом! – на улицу. И со словами “Ладно, в течение недели разберёмся с ситуацией” достал в воскресенье вечером тощий запасной футон в вакуумном мешке.
Утро следующей субботы застало их их всё там же – в душном лофте с перилами кокетливого кремового цвета, на футонах настолько соседних, что могли бы быть одним большим. За неделю Куроо пять раз едва не сверзился с коварной металлической лестницы, пытаясь вскарабкаться по ней в полной темноте, и почти обзавёлся навыками ниндзя, пробираясь к своему месту через спящего соседа. И теперь горел решимостью “разобраться с ситуацией”. Яку, который те же пять раз просыпался, чувствуя, как к нему подбирается Кинг-Конг, и шесть раз едва не перепутал поутру зубную щётку, был готов помочь чем угодно.
Впрочем, героически пойти и решить проблему всё равно не удалось. Унылый вид содержимого чемоданчика Куроо, не рассчитанного, в общем-то, на недельную поездку, недвусмысленно намекал, что если он не хочет носить всё те же три рубашки вторую неделю подряд (и бежать в химчистку во вторник), то пора наведаться домой. А что делать дальше – всё ещё непонятно. Пользоваться добротой старого друга дальше неудобно, но вроде он и не выгоняет.
Собираясь, уже в дверях, Куроо досуже гадал, что по поводу сложившейся ситуации думает Яку.
***
А Яку, глядя на непрошенного гостя, утаптывающего свои громадные ласты в кроссовки, почувствовал тянущее недовольство. Несмотря на то, что по всем законам логики и здравого смысла он должен был радоваться возможности остаться, наконец, одному и заняться делами.
– Подожди, – пойманная пола ветровки натянулась уже через порог. – Подожди меня. Я сейчас, сумку возьму.
– Ты чего вдруг?
Остановленный в дверях Куроо занимал собой весь проём, его пижонские вихры почти касались притолоки, обтянутые ветровкой плечи развернулись едва ли не во всю ширь. Лица было не видно, белый полуденный свет лился с улицы, замывая фигуру до чёрного силуэта.
Если бы Яку знал, с чего вдруг его маленькая квартирка показалась слишком пустой, стоило Куроо переступить порог. С чего вдруг при виде его по ту сторону двери сердце словно ухнуло куда-то в брюшную полость и противно сосуще заныло. Прямо как в первую неделю в универе, когда он всё задирал на автомате голову, поворачиваясь направо, или моргал, ожидая увидеть взъерошенную чёрную копну на парте позади себя. Но её там, конечно, не оказывалось. Столько лет не виделись, и всего неделя потребовалась, чтобы снова “срастись плавниками”, как шутил когда-то Кай.
“Да ничего. Пиздец.” – Проворчал Яку на выдохе, выкидывая из сумки рабочие блокноты и пригоршню целлофановых обёрток. А потом погромче:
– Съезжу, хоть к родителям заскочу. И тебе помогу, если что утащить надо, в четыре руки проще.
Как показала практика, вместе было проще не только тащить в четыре руки, но и обойти пол-Неримы в четыре ноги, усмотреть новую аркаду в четыре глаза и созвать целую компанию в два телефона. Вывалившись из аркады, они с бывшими сокомандниками шумной толпой осели в ближайшей закусочной, и несмотря на болезненно-ясное ощущение утекающего в никуда времени, Яку был не в силах напомнить, что у них, вообще-то, дела. Дела успеются, а бывших сокомандников он не видел года три как минимум.
Кай отрастил волосы, его было не узнать; Инуока вроде посерьёзнел, но всё так же взрывался приступами лающего смеха; а Лев притащился с подружкой – и нашёл ведь где-то такую же шпалу, как и он сам. Кошмар, какие у них будут дети?
Набитый дерматин визгливо заскрипел, когда Яку откинулся на спинку сидения, позволяя почти забытой гармонии голосов плескаться вокруг. Не хватало хрипловатого урчания Ямамото, в последний момент отписавшегося, что не сможет. Недоставало протяжных комментариев Фукунаги и тёплого смеха Шибаямы, но все остальные были здесь, за столом. Пришли, стоило разослать сообщения. Яку, вроде, и всегда знал, что по-другому быть не могло, но при этом, даже сидя со всеми, не верил, что всё получилось.
– Дел что ли ни у кого больше нет субботним вечером? Олухи, – проворчал он себе под нос. Судя по взгляду, кинутому в его сторону за спиной Куроо, также отвалившийся от стола Кенма его всё-таки услышал. И очень осуждал...
Детский рёв выдернул Яку из грёзы. Он так углубился в воспоминания, что чуть не задремал снова на скамеечке. Прогретый мрамор в пятнах солнечных зайчиков так и манил.
– Думаешь, мы найдём что-нибудь ещё западнее?
Судя по голосу, Куроо и сам знал ответ.
– Не в рекреации для иностранцев и не по заоблачной цене?
– Ты так говоришь, будто одно исключает другое, – в ответе Куроо слышалась смиренная горечь бывалого арендатора, который уже не ждёт от жизни и рынка недвижимости ничего хорошего.
– Смотри на всё с оптимизмом. По крайней мере, в доме для иностранцев тебе не придётся подключать газ, телевидение и всё такое.
– Ага, и через месяц я забуду, как есть палочками, а через полгода буду откликаться на Мистер Блэк.
– Фу таким быть, что за нетолерантность, Блэк-сан!
– А потом у меня отрастёт жоподбородок! И мне больше никто! Никогда! Не даст! – истерику “Блэк-сан” закатывал абсолютно неправдоподобно.
Все героические попытки держать лицо и не ржать с треском провалились. Согнувшись от хохота пополам, Яку смог выдавить разве что:
– Тихо ты, придурок, не ори!
В тот день, когда Куроо Тецуро решил пойти в маркетинг, мир комедийного театра много потерял.
– Но, серьёзно, Яку! – Попытки провести ментопластику трубочкой от сока наконец прекратились. – Откуда здесь столько иностранцев? Такое чувство, что в этом парке каждый второй говорит на каком угодно, только не на японском. Помнишь, мы смотрели там, рядом со старшей школой?
Терпеливо дождавшись кивка от всё ещё хихикающего друга, он продолжил:
– Я из окна выглянул, так на всю улицу увидел одну единственную чёрноволосую макушку! И то была какая-то крашеная иностранка.
– Добро пожаловать в Йокогаму. Тебе ли возмущаться, кстати говоря.
– Ну, так получилось, – оставалось только развести руками, – район такой. Можем попробовать к северу от нас. На пару станций дальше начинается Нагахама, она, кажется, полностью спальная.
– И как?
– Очень милое место. Главное – не заблудиться,
***
Конечно же, они заблудились.
***
ср, 28 мая 17:19 Что хочешь на ужин?
Прочитано 17:22 Рыбу!
17:23 Нет.
Прочитано 17:23 Да!
17:23 Нет.
Прочитано 17:24 Ты достал со своим мясом
17:25 А ты покупал мясо?
Прочитано 17:28 Конечно нет, где я тебе столько денег возьму
17:29 Будешь жрать овощи.
Прочитано 17:30 Рыбу!
Шайтан-машина в половину роста Куроо, которую почему-то представили как принтер, наконец угрожающе загудела и выплюнула ему в живот пулемётную очередь распечаток. Куроо едва успел сунуть телефон в карман: листы со спецификациями уже соскальзывали из лотка на пол, один за одним. Смартфон возмущённо повибрировал ещё пару раз куда-то в правую ягодицу, но битва за ужин была уже безнадёжно провалена – погребённому под кипой листов Куроо пришлось отступить.
К тому моменту, как гора бумаг оказалась покорена – рассортирована, оформлена и разложена по соответствующим столам, – блёклые офисные часы показывали уже час после окончания рабочего дня. А новых заданий не навалили. Значило ли это?..
Пригнувшись, почти украдкой собирая сумку, он выудил телефон. На экране блокировки висело оповещение о непрочитанных сообщениях:
17:38 Яккун Ты сегодня сильно задержишься? +2
Нет, для разнообразия не сильно. Так что даже получится посмотреть пару серий дурацкого сериала, который они начали в прошлые выходные. И поужинать нормально, а не чахнуть в одиночестве над нагревшейся в микроволновке миской.
Уживаться с Яку оказалось на удивление легко. Даже когда они всё-таки сталкивались дома. Куроо мог бы пошутить, что причина проста – Яку занимал очень мало места. Но на самом деле они скооперировались, как давно отлаженный механизм. Хоть и спорили постоянно и с упоением: какое пиво брать, чья зубная щётка будет стоять справа, какой фильм посмотреть (а потом – был он дурацким или нет) и какая из официанток в закусочной у станции милее. Иногда казалось, что без Яку ему было бы абсолютно всё равно, что смотреть, а все официантки на одно лицо.
А так их уже не только узнавали в лицо в видеопрокате, но и знали по именам. Всего-то за четыре месяца.
Когда он только переехал, в апреле, Куроо серьёзно надеялся обустроиться в Йокогаме самостоятельно. Но когда к исходу третьих выходных его чемодан так никуда и не делся из угла лофта, а он сам всё ещё занимал второй футон, половину дивана и верхнюю полку в шкафу в ванной, в Куроо Тецуро проснулось чувство ответственности. По итогам жаркого спора, из которого он вышел победителем, его кошелёк отощал почти на сорок тысяч йен, зато совесть успокоилась. Приятным бонусом к победе оказались трогательно алеющие уши Яку. Впрочем, в тот момент, когда Куроо решил, что для порядочного гостя он уже подзадержался, и всучил добросердечному хозяину половину месячной арендной платы, он ещё не знал, к чему это приведёт. С каким недоумением Яку будет разглядывать выписку со счёта в конце месяца. Каким задумчивым молчанием будут сопровождаться обессиленно-ленивые посиделки пятничным вечером. И что последует неловкое:
– Куроо. Оставайся. Если хочешь.
И Куроо остался. Потому что по двадцать минут на велике он даже до младшей школы не ездил.
И потому что иногда, когда многомиллионная Йокогама начинала казаться пустой, а наезженная по два раза в день дорога – незнакомой, дурацкие жирные рёбрышки на ужин и сопящий рулет из простыней, на удивление, совсем не раздражали.
За раздумьями путь прошёл незаметно. Со щелчком замка велосипед встал шестым в рядок у забора. Прогудел электронный замок на двери. С верхнего этажа тянуло рыбой.
***
– Ты ебать мудак. – Не успев ещё довибрировать, телефон снова разразился гневным жужжанием. – И придурок.
Ответ пришлось печатать, не вытаскивая руки из-под стола – пожалуй, один из самых полезных навыков, которому он научился в школе.
Прочитано 09:05 Как ебать – я не мудак, ебать я молодец.
09:06 Как будто у тебя был шанс это выяснить.
Прочитано 09:06 Вот сейчас обидно было, Яккун!
09:07 Отлично, мудак.
Прочитано 09:08 Какого чёрта ты завёлся?
09:11 А какого чёрта ты положил мне в завтрак овощи сердечками?!
Он и себе положил. Просто захотелось.
Прочитано 09:11 И что?
09:12 Теперь пол-офиса ржёт, что у меня появилась девушка!
Прочитано 09:13 Всё равно лучше, чем если бы ржали над тем, что у тебя её нет.
Телефон многозначительно затих. Куроо украдкой проверил через пару минут, но на экране блокировки красовался погодный виджет и завал оповещений из социальных сетей. Никаких новых сообщений. Не было их и через пять минут. И когда он вернулся к своему столу после очередной неравной битвы с офисным оборудованием. От основания черепа по загривку и вниз побежали мурашки, как в самый напряжённый момент действительно хорошего ужастика. “Хватай пожарный багор и беги!” – кричало подсознание.
Куроо всегда предпочитал ринуться навстречу опасности.
Прочитано 09:23 Ну извини. Я больше не буду класть ничего миленького.
Спустя полторы вечности из-под пластиковых папок, закрывших всю поверхность стола пёстрыми лоскутами, донеслось жужжание вибрации.
10:12 Ну уж нет, тогда все подумают, что она меня бросила.
Руки механически рассортировывали приложения к договорам по папкам, но мыслями Куроо был уже далеко. Он напряжённо вспоминал слащавые композиции с цветами из сосисок и рисовыми пандами с сердечками в лапах. Чего только он не насмотрелся, заглядывая в коробки одноклассников и одногруппников
“Не беспокойся, дорогой Яккун,” – гиенил Куроо Тецуро, профессионально замаскировав ликование под маской усталого офисного работника в конце трудового дня. Лёгким движением большого пальца тег “милота” был добавлен в избранное в приложении Кукпада. – “Твоя честь в надёжных руках.”
Всего за пару месяцев обитания в одном пространстве они выработали схему, полностью устраивавшую обоих. Не пришлось даже делить обязанности или договариваться, благодаря расхождению в графиках порядок установился сам собой. Рутина прокралась и обвила по рукам и ногам, словно так было всегда.
Возможно, ещё до того, как Аматерасу высунула нос из пещеры, Яку уже скатывался наощупь по гулкой металлической лестнице в гостиную. В сероватом свете неприлично раннего утра выбирал галстук и чертыхался шёпотом, заталкивая нежданную дырку на носке между пальцев. Снова чертыхался и поднимал глаза на свисающую между прутьями ограды лофта руку, когда сонную квартиру оглашал рёв капсульной кофеварки. Рука мирно свисала, из-за прижатой к ограде подушки торчали чёрные пряди. Допив кофе и почти проснувшись, Яку докладывал рис из пиликнувшей таймером рисоварки в две подготовленных с вечера коробки – одну с завтраком, другую с обедом, – запихивал их в сумку и вылетал за дверь, словно беззвучная смена “05:34” на “05:35” на электронном циферблате била в его ушах набатом. День в порту начинался рано.
По крайней мере, Куроо предполагал, что по утрам происходило примерно это. Сам он в пять утра спал.
А когда наконец отрывал подушки от лица часа два спустя, первым, что приветствовало его, были косые прямоугольники тёплого солнечного света на полу гостиной. Куроо оставалось только радоваться, что они не достают до спального места под потолком. Да здравствует йокогамская планировка.
Прошлёпав по тёплым пятнам на полу, он с боем заталкивал сто девяносто один сантиметр себя в душевую комнату. По выходным, когда Яку оказывался дома и наблюдал за процессом, то болел за душевую и предлагал мыться по частям – оставлять в коридоре сначала одну половину себя, потом другую, и не пытаться растянуть рассчитанное на нормальные среднеяпонские параметры помещение.
Куроо одевался, попутно приканчивая приготовленный с вечера завтрак. Шипел на оказавшиеся не в том ящике чужие носки, едва натянувшиеся ему до пятки, щёлкал каналами. Под утренний кофе – как ворчал по выходным Яку, “утреннее молоко, в котором кофе только для цвета” – успевал прочитать полглавы начатой с месяц назад книги. Приглаживал волосы напоследок – уже в восьмой раз за утро, – и сбегал вниз к велосипедам.
Когда он только приехал, у соседей по обе стороны от их дома зацветали сливы. Теперь каменные ограды были забраны мелкими звёздочками жимолости. Сладковатый аромат забивал даже запах соли в воздухе.
В восемь пятьдесят пять Куроо прокатывал карту сотрудника через турникет на входе. И следующие десять-двенадцать часов его жизни, как правило, не содержали абсолютно ничего примечательного.
Точкой отсчёта “начала конца” рабочего дня для него служило сообщение
“я дома”
или
“что купить по дороге?”
или
“я забыл зубную пасту”
или
“Канеда принёс диск с тем корейским шутером. Ты сегодня когда?”
Яку вовсе не был должен отчитываться, что пришёл домой, но писал каждый день.
“С возвращением” – Отсылал Куроо, хоть и не был дома.
То ли потому, что его рабочий день начинался в несусветную рань, то ли потому, что в небольшой транспортной фирме не было столько начальства, чтобы спаивать молодых сотрудников, Яку появлялся дома существенно раньше и, по его собственным уверениям, наслаждался благословенно свободной от понаехавших оккупантов жилплощадью. Возвращаясь с работы, Куроо всегда открывал дверь как можно тише. Иногда с дивана доносилось полусонное: “С возвращением.” Но чаще его встречал жёлтый круг света от настольной лампы в тёмной комнате и поднос с ужином.
Рулет из одеяла на спальном месте Яку был таким плотным, что из него не доносилось даже сопения.
Куроо вполне мог считать, что он дома один, только надо было не шуметь.
Но, по правде говоря, поздно вечером у него всё равно не оставалось на это сил.
Беспорядочно потыкав смешные видео в соцсетях, он поднимал себя с дивана, готовил завтрак на утро и распихивал большую его часть по трём коробкам с обедом на завтра, только оставив место для риса. Ставил рисоварку на таймер и забирался в лофт.
В голове роились бесполезные цифры. Глаза никак не хотели закрываться толком – веки подрагивали после дневного напряжения.
Спрятавшись от всего на свете за двумя подушками, Куроо сосредотачивался на попытках расслышать сонное дыхание слева, и так и засыпал.
Это был хороший распорядок дня, полностью устраивавший обоих. И отличное начало самостоятельной жизни. По крайней мере, у них всё было отлажено: сон, поддержание порядка, настоящая еда.
Всё, кроме личной жизни.
***
Иногда, просыпаясь с крепкой и здоровой эрекцией, Куроо Тецуро благодарил богов и удачу за то, что ему досталась именно “утренняя смена” в квартире. Случалось и так, что прикосновение ткани к чувствительной головке и неуютная тяжесть в подтянувшейся мошонке вырывали его из сна существенно раньше будильника, и тогда у него оставалось время на себя. На то, чтобы лениво, ещё не открывая глаз, потянуться и распластаться на футоне. Не напрягаясь особенно, потереться пахом о постель, позволяя телу получить удовольствие от выполнения простых инстинктивных движений. Перевернувшись, наконец, на спину и избавившись от одеяла, он брал дело в свои руки.
Иногда он тянулся за телефоном и выуживал один из припасённых порнороликов, но чаще собственные ощущения захватывали сильнее внешних раздражителей. Тогда обе руки спускались к паху и ныряли за резинку пижамных штанов. Ему нравилось ощущение приподнимающегося над лобком члена, пульсации крови, если прижать пальцами у корня набухшего органа.Тецуро играл с мошонкой, то оглаживая яички по очереди, то аккуратно подкручивая её в ладони до тех пор, пока напряжение в бёдрах не становилось невыносимым, а потом отпускал себя и исступлённо втрахивался в собственный кулак, постанывая в закушенное ребро ладони.
Ему нравилась возможность побыть наедине с собой, потому что вариантов сделать это с кем-нибудь другим не было совсем.
Что там секс, он и на свидание-то ходил в последний раз ещё в универе.
Почти полгода назад. Ой, нет, в таких категориях лучше было не думать, а то становилось совсем тошно.
Сложившаяся жилищная ситуация была в этом не виновата. Даже живи Куроо один в двухкомнатной квартире, по вечерам – а вернее, по ночам, – он бы приползал туда без сил, засыпал в душе и падал в кровать в коматозном состоянии. А утром снова на работу. Ну, допустим, познакомиться с кем-нибудь на скорую руку ещё можно, а вот за успех дальнейшего предприятия поручиться уже нельзя. Согласно личному кодексу Куроо Тецуро, полное отсутствие секса в жизни было не так ужасно, как перспектива заснуть во время оного.
Всего за полгода “новой, взрослой жизни” он уже понял, откуда пошла презираемая им от всей души традиция браков через сваху. Оставалось надеяться только на то, что статус зелёного новичка в фирме не вечен. Ещё год-другой, и не придётся задерживаться настолько сильно, а пока можно и подрочить. Не отвалится.
Подробностями интимной жизни ближнего своего Куроо не интересовался, но, в общем, не сомневался, что единственным отличием было время выполнения профилактических упражнений. По вечерам Яку либо спал, либо дремал на диване под калейдоскоп взрывов в телевизоре. В выходные же – или, как чаще получалось, в выходной – драгоценные свободные часы утекали сквозь пальцы, просачиваясь между уборкой, походом в прачечную, закупками на неделю и прочими заботами, как между брусьями решётки ливневой канализации.
В воскресенье, когда с заботами было покончено, а дневная жара спадала, они иногда выбирались погулять. На Яку, имевшего среди них двоих статус местного жителя и почти аборигена, было возложено ответственное задание провести для Куроо ориентацию на местности. Нельзя сказать, что Яккун отнёсся к вопросу халатно – за полгода они всё-таки осмотрели мемориальный парк Нихонмару, Санкейэн и прочие сады, сходили в музей моделей паровозиков и даже в музей лапши быстрого приготовления. По хорошей погоде неоднократно выбирались полюбоваться панорамой Минато Мирай, благо, недалеко. Но всё-таки чаще, чем нет, их вылазки заканчивались (а то и начинались и заканчивались), где-нибудь среди уютных жёлтых, под цвет пива, фонариков Китасайвай.
Если бы этот район был музеем, по нему можно было бы гулять бесконечно, настолько быстро менялась экспозиция. Некоторые забегаловки Яку рекомендовал, как старожилов. Он их помнил с начала своей студенческой поры. Правда, теперь они как будто оказывались каждый раз на новом месте – так быстро открывались и сворачивались их соседи.
Возвращаясь домой после прогулкок, – хоть и по тому же Минато Мирай, – устав от бесконечного лавирования между влюблённых подростков, застывавших через каждые десять шагов, чтобы сделать премиленькую селфи на фоне неоновых огней колеса, вдвоём с Яку они добредали по нахоженной народной тропе до Китасайвай, где и заканчивали культурную программу. Ну, то есть, сначала минут двадцать-сорок кивали на вывески и тянули друг друга за рукава, а потом всё-таки приземлялись за стойкой какого-нибудь заведения. Воскресными вечерами клиентуру забегаловок составляли, в основном, парочки свиданиях или компании друзей, так что места за стойкой обычно оказывались свободны. Можно было и на людей посмотреть, и друг с другом поговорить.
Разговаривал к этому моменту, правда, в основном Куроо. Он вполголоса комментировал и прохожих, и соседей, и ленту новостей в Лайне, прерываясь только чтобы заглотить кусок давно остывшей рыбы и промочить горло пивом. Яку же, видимо, готовясь к бесконечным телефонным звонкам и разговорам с подрядчиками, молчал. Он слушал, положив голову на пахнущую разлитым пивом и антисептиком деревянную стойку поверх согнутой руки, и смотрел на Куроо через бокал. Сквозь золотистую жидкость его карие глаза казались ещё темнее. Совсем бездонными.
В общем, Куроо был более-менее уверен, что с личной жизнью у Яку не складывалось точно так же, как и у него самого. И, вероятно, поэтому после Того Самого Неловкого Случая ему в голову пришёл отличный план.
***
Если бы про Куроо Тецуро снимали автобиографический ситком, то соответствующая серия называлась бы именно так: “Тот Самый Неловкий Случай”. Куроо был уверен, что такие происшествия – привилегия дурных сценаристов и исписавшихся комиков, и не должны существовать на самом деле. Однако же, как выяснилось, авторы американских сериалов всё-таки опирались на реальные события.
Оставалось утешаться только тем, что, по такой логике, это произошло с кем-то ещё.
Кто-то ещё вернулся домой несколько раньше, чем предполагалось, потому что начальник, на радостях от свежезаключённой сделки, сначал вытащил весь отдел в бар, а потом наклюкался вперёд всех.
Кто-то ещё аккуратно достал ключи заранее, в ярком свете фонаря на парковке, дабы не уронить их потом на площадке около квартиры.
Кто-то ещё тихонечко открыл дверь, дабы ни в коем случае не разбудить спящего товарища.
Кто-то ещё был так занят выстроенным в своей затуманенной пивом и виски голове алгоритмом, что ничего не видел и не слышал, пока не оказался уже посреди гостиной, прямо перед диваном, на котором тот самый сосед дрочил, запрокинув голову и раскинув ноги так широко, что одна ступня была спущена на пол, а вторая закинута на спинку дивана. На животе покачивался раскрытый ноутбук.
Сомкнутыми в кольцо пальцами Яку надрачивал у основания члена, то и дело ослабляя хватку, чтобы пройтись мизинцем между ягодиц. Куроо успел увидеть даже то, что волоски вокруг дырочки были влажными от смазки.
И нечаянное зрелище, и всё последующее он видел словно покадрово.
Вот Яку, заметив, что он не один, вскинулся с возмущённым воплем и сел, пытаясь прикрыться. Вот свалился на пол ноутбук. На мгновение он повис на проводе воткнутых в него наушников, и Яку, снова вскрикнув, схватился за уши. Вот штекер выскочил из гнезда, но стука пластика о дощатый пол не последовало, потому что квартиру заполнили стоны и порнографические крики на разные голоса. Ни один из которых не был женским.
Вытащив из-под себя наконец банное полотенце, Яку прикрыл им пах, свесился с дивана и молниеносно захлопнул ноутбук.
Даже не запнувшиеся стоны напомнили обоим, что в прошлые выходные они поменяли настройки энергопотребления, чтобы подключённый к телевизору ноут не отсвечивал экраном, а вернуть обратно забыли.
К тому моменту, когда полотенце всё-таки свалилось с застывшего руками на полу, тазом на краю дивана Яку, Куроо уже был трезв, как стёклышко.
– Я пойду… – прохрипел он, шаря глазами по груди и бёдрам друга, – пойду куплю… Велосипед. Пойду проверю велосипед.
С этими словами Куроо вывалился через порог спиной вперёд и захлопнул за собой дверь. Подержался дрожащими пальцами за балюстраду, да так и осел около неё. Закралась мысль, что он напился как никогда в жизни, и это всё ему привиделось.
Когда возмущение отсиженной на удивительно жёстком бетоне задницы всё-таки пробилось сквозь шок, Куроо поднялся, пошатываясь, как шарнирный человечек, и постучал в дверь.
Открыл ему полностью одетый Яку. Даже в носках. Полностью одетый Яку ничуть не был похож на того парня, судорожно вздрагивавшего и выгибавшегося на диване под ласками. У того были припорошенные золотистыми волосками бёдра, уверенные руки и невозможно красивая шея. Он никак не сочетался ни с Яку, лихорадочно заканчивающим на перемене домашку по химии, согнувшись над партой, ни с Яку в трениках и старой футболке, рыщущим по дому в поисках второго джойстика, ни с Яку в белой сорочке, при пиджаке и галстуке, каким Куроо его видел всего пару раз, но всё-таки. За почти восемь лет знакомства Тецуро видел бывшего одноклассника в разных ипостасях. Но даже не догадывался, что тот может быть… таким.
Яку нервно откашлялся и пребольно пнул в щиколотку.
– Ты или туда, или сюда, дай дверь закрыть нормально!
Спеша зайти в квартиру, Куроо чуть не налетел на него, и Яку отшатнулся, подняв при этом руки в примиряющем жесте. Словно показывая: “Я ни на что не посягаю”.
Засунув ладони в задние карманы джинс, Мориске отступил к обеденному столу. Его взгляд при этом не отрывался от лица Куроо ни на секунду.
– Если ты хочешь что-то сказать, можешь говорить прямо сейчас. Можешь утром. И прежде чем заняться передвижением мебели вспомни, что мы уже полгода так спим. И…
– Яку, ты… – попытался прервать неестественно размеренную речь Куроо, но его мысль тут же подхватили:
– Да, я гей.
А, нет, это была не та мысль.
– И все комментарии попрошу держать при себе, это ты ко мне вломился в конце концов. – Помолчали. – Скажи уже что-нибудь.
– Я тоже.
– Это ты сейчас чтобы разрядить обстановку?
Прижатая задом к столу фигура Яку с заломленными плечами – он так и не вытащил руки из задних карманов – и напряжённо задранной головой выглядела странно. Нахохленной. Как маленькая птица, старавшаяся казаться в два раза больше и страшнее. Или как подобравшийся для прыжка на недосягаемую высоту кот. Куроо бы сказал всё, что угодно, чтобы вывести его из этого состояния, но тут даже придумывать ничего не пришлось.
– Я абсолютно серьёзно.
– Гонишь.
– Мы что, в школьном коридоре?
– Кстати о школе, ты же встречался с этой, как её. Бантик справа носила и смеялась жутко.
– Ну, вот тогда и понял.
– Так может тебе бантик не понравился?
В ответ на это оставалось только закатить глаза.
– Яку, давай спать. Хватит на сегодня потрясающих открытий.
– Только, блин, оделся из-за тебя. И опять раздеваться.
– Сейчас я тебя вытряхну, – пообещал Куроо, ухватив друга за ворот свитера зачем-то натянутого поверх домашней футболки. – Ускорим процесс.
– Руки прочь! Эй, ты!
Извиваясь ужом, Яку высвободился из захвата сам. Возня, переругивание и всплески хохота не замолкали, пока оба не улеглись.
Притихший Яку завернулся в рулет из одеяла сразу, а не как обычно, во сне. Из глубины, через два слоя синтетического пуха донеслось:
– Куроо. Извини, что так получилось. И спасибо.
– Это ты меня извини, – отозвались из-под подушки. – Дурацкая ситуация вышла.
– Ага.
Куроо ожидал, что будет пялиться в складки футона ещё полночи, но сам не заметил, как очень скоро провалился в сон.
***
Ни на следующий вечер, ни в последующие Тот Самый Неловкий Случай не поднимали. Со временем он должен был кануть в те же пучины забвения, что и Случай С Велосипедом, Происшествие В Женском Туалете и прочие памятные моменты, при одном упоминании которых хотелось срочно избавиться от свидетелей и сменить круг друзей полностью.
Однако Куроо никак не мог выбросить его из головы. В течение всего-то трёх-четырёх недель – даже месяца не прошло! – он успел додумать с десяток вариантов альтернативного развития событий. Таких, где Яку выгибался под его руками, и между аккуратных ягодиц шарили не пальцы Яку, а его собственные. Куроо за прошедшие полгода столько не дрочил, как за последний неполный месяц.
Отличный план пришёл ему в голову в субботу вечером. Скорее даже в воскресенье – было уже заполночь, и, по правде говоря, уже одно это должно было заставить задуматься о том, насколько хороша идея, и не стоит ли подождать с её оглашением до утра. Но, даже закрыв уши двумя подушками, Куроо продолжал слышать заходящийся ритм, в котором скользили перепачканные смазкой пальцы, и гулкое уханье крови в собственном теле. Мышцы бёдер подрагивали от желания вжаться в матрас и тереться об него до исступления.
Со вздохом раскидав подушки и перевернувшись на спину, Куроо так и сказал:
– Яккун, ты спишь? Слушай. Это. У меня есть отличный план.
Тот вечер они провели за просмотром очередного “жвачного” американского сериальчика. Того сорта, где люди проводят неадекватно много времени в компании одних и тех же друзей. И при этом ещё заводят новых. И у всех есть хобби. И никто не вспотел и не растрепался после пары часов беготни по лестницам с коробками наперевес.
В общем, они с Яку провели вечер, приправленный щемящим чувством, что что-то они в жизни делают не так. Надо было вот прямо сейчас слезть с дивана, открыть канал на Нико-Нико, сходить на тусовку-другую, или хотя бы переодеться в чистую, выглаженную майку.
И вот теперь, глядя в потолок и борясь с желанием засунуть руку себе в трусы, когда рядом лежал ничего не подозревающий друг и сосед, Куроо вспомнил об отношениях двух персонажей в сериале. Они были просто друзьями и иногда занимались сексом. И ещё в паре фильмов такое было.
То есть, люди так делают.
То есть, почему бы нет.
– Яккун, так что, спишь?
Одеяльный рулет зашуршал, разворачиваясь.
– Нет, прощался с идеей здорового сна. Чего тебе?
– А как ты смотришь на то, чтобы нам объединиться?
– Против белых?
– Нет же, – Куроо сполз на футоне поближе к соседу. Так, что их руки почти соприкасались, и в холоде выстуженной осенними ветрами квартиры можно было даже почувствовать исходящее от тела тепло. – Я хотел предложить слияние активов с целью максимизации удовольствия при минимизации временных и финансовых затрат.
Казалось уже, что Яку заснул, даже не дослушав его предложение до конца, но вот тишину прорезало:
– Это ты сейчас пытался сказать: “Мы всё равно на соседних матрасах спим, давай потрахаемся”? Давай, ты сам себе в морду дашь, а я сделаю вид, что мне приснилось.
Ну, да. И правда, глупо было.
Сон не шёл, Куроо пялился в нависающий пластиковый потолок. В голове было пусто до звона в ушах. Из транса его вывело прикосновение к руке. В ладонь скользнули горячие пальцы.
– Куроо.
– Что?
– С чего ты вдруг?
– Я… – Вряд ли Мориске хочет услышать, что его уже месяц представляют в разных позах и ситуациях. – Не вдруг.
Вслед за моментом хаоса из шуршания простыней, стука коленей по полу и резких движений снова наступила тишина. Яку застыл, усевшись на бёдра Куроо. Тяжёлое одеяло, всё ещё накинутое ему на плечи, теперь укрывало их обоих.
– Куроо.
– Что?
– Тецуро.
– Что?
– Ничего, – сказал Яку, – на пробу. – Наклонился, распластавшись по груди Куроо, и прижался губами к его рту.
***
Неделя пролетала за неделей. Всё укорачивающиеся дни исчезали совсем без счёта, едва отмечаясь в сознании. Вот только был понедельник, а уже четверг. Куроо давно сдался и отмерял время выходными. Он понимал, что дрифтует в рутине, но делать по этому поводу ничего не собирался. И так замечательно.
Поначалу казалось, что после того, как они с Мориске подрочили друг другу, ничего не изменилось. Они едва виделись дома, в баре садились у стойки, и большая часть их переписки в Лайне всё ещё была про еду. Но, всё-таки, за просмотром вечерних сериалов они садились… не то, чтобы ближе. Размеры их диванчика изначально не предполагали понятия “далеко”. Но теперь к середине серии чьи-то руки обязательно оказывались под чужой футболкой. Чья-нибудь стопа не успокаивалась, пока не пробиралась под и без того растянутую штанину. В такие вечера Куроо иногда задрёмывал, уткнувшись носом в рыжеватые волосы, и просыпался под мелодию конечной заставки с закаменевшей шеей. Ну, как “иногда”. Почти всегда, если быть честным. Он не помнил ни одного сюжетного поворота, но совсем не жалел об этом.
Дотянувший до середины октябрь неожиданно спохватился и возомнил себя сентябрём. Дожди ежедневно пытались залить порт – если море не дотягивается до построек, давайте смоем постройки в море. За окном офиса словно намалевали серый задник: серое море уныло переходило в серое небо. На стрелах портовых кранов мокли серые чайки.
Вечер пятницы встретил Куроо выстуженной квартирой. Вернувшийся раньше него Яку зажёг все лампы в доме, но мерная дробь дождя и пелена за окном приглушали даже электрический свет.
Он не запомнил, чьё это было предложение, но они трусливо сбежали из кажущейся тёмной и холодной квартиры и очутились в баре. Ту ночь Куроо помнил обрывочно. Сначала, они сидели – опять – где-то в Китасайвай, и Яку снова смотрел на него из-за бокала с пивом. Но на этот раз чем чаще Куроо промачивал горло, тем сильнее оно пересыхало при одном взгляде на съехавший на середину плеча ворот футболки.
У Яку вообще были красиво подкачанные руки и плечи, это ещё в школе было заметно. Куроо не знал, проводил ли Яку половину университетских лет в спортзале – как делал он сам – но то, что было задатками, развернулось в неприлично соблазнительную мускулатуру.
В душном баре Яку снял промокшую за время пробежки от метро куртку и остался в одной футболке. Простроченные края рукавов натянулись, туго обхватывая бицепсы.
Жёлтое освещение в баре очень льстило рыжеватым волосам, расцвечивая их золотом. Почти лёжа на барной стойке, Яку оглаживал кончиками пальцев изгибы пивного стакана, рисуя клеточки на конденсате.
Потрясающе красивый – вот это в голове осталось. А потом сразу – что они уже на одном из футонов, дома.
По пластиковой обшивке здания хлещет дождь. Куроо лежит на животе, прижавшись щекой к прутьям ограждения лофта, и когда открывает глаза, то видит размытую в полумраке гостиную, тот самый диван и бесформенные лепёшки мокрой одежды на полу. Там, где Яку его не касается, кожа всё ещё холодная, замёрзшая под ночным ливнем и мгновенно намокшей тканью. А трогает Мориске всего лишь загривок, вдоль левого бока и внутри, там, где уже три пальца разминают стенки прохода. И бедром раздвигает ноги.
На контрасте с холодом, каждую точку соприкосновения Куроо чувствует так, будто там наклеили согревающие пластыри. От которых хочется немедленно выгнуться, потереться, подставиться под ласковые руки, чтобы получить хоть какое-то облегчение.
Куроо много чего не помнит из той ночи, но помнит главное. Было хорошо.
А ещё лучше было утром. Проснувшийся, как обычно, раньше Яку не нашёл в себе душевных сил вылезти из одеяльного свёртка в сырое октябрьское утро, заливавшее квартиру холодным белым светом. Вместо этого он забрался под соседское одеяло, прижался к боку и коварно затолкал заледеневшие стопы между ног спящего.
Не просыпаясь, Куроо подмял его под себя. Так, под размеренное дыхание и шелест моросящего дождя по крыше, Яку и заснул снова, чтобы бездарно проспать добрую половину субботы.
Казалось бы, с понедельника снова ничего не изменилось. Яку всё так же готовил ужины, Куроо – завтраки с вечера. Они смотрели всё те же бездумные сериалы. Не изменилось и содержание переписки. Но теперь сообщение “я дома. купил кальмара. с лапшой или с фасолью?” завораживало, не хуже послания от Госпожи Мурасаки. Однажды Куроо поймал себя на том, что прижался носом к телефону. Изысканными благовониями от экрана, что неудивительно, не пахло. Зато так можно было скрыть дурацкую неудержимую улыбку.
Теперь они ужинали вместе почти каждый вечер. От дверей Куроо встречал вид притёршейся к подлокотнику взъерошенной макушки. После щелчка замка Яку начинал лениво раскапываться из наброшенных на диван пледов, и подходил за поцелуем как раз к тому моменту, как он принимался за второй шнурок. Сидя на корточках. Не привыкший запрокидывать голову Куроо каждый день упражнялся в эквилибристике при головокружительных обстоятельствах, уже не раз приземлился задницей на острый угол порожка и имел твёрдое подозрение, что Яку всё рассчитал специально. Но, в глубине души, не возражал.
***
– Яккун, слушай!
– Что?! – Отозвался тот с балкона.
Судя по раздражению в голосе, носков, оставшихся после дневного дождичка достаточно сухими, чтобы быть пригодными к использованию, там не нашлось. Отлично, Яку должен ему пятисотку.
– А мы Ямамото давно видели?
– Ямамото?
– Ну, нашего Ямамото. Из команды, – Куроо повысил голос, чтобы на балконе было слышно.
– Не ори, придурок, – на лицо шмякнулся комок из мокрых носков. – Ты знаешь, давно.
– А когда на новогодних встречались, его с нами не было?
Яку поскрёб катастрофически свободную по зиме от веснушек переносицу. Куроо регулярно и ревностно проверял, не сбежали ли с груди последние, расцеловывал их и шёпотом уговаривал привести подружек. За что регулярно огребал.
– Нет, не было. Он каждый раз увиливает в последний момент, – с этими словами Яку отвернулся и продолжил выжимать из печальных чёрных колбасок капельки воды
– Да, так подумать, я его с переезда сюда и не видел. Хотя до того постоянно сталкивались.
– Может, случилось что? – носки снова оказались забыты. – Ты ничего не слышал?
– Да всё с ним в порядке! Кенма иногда упоминает, что они куда-нибудь ходили. В донки там, или на игру к мелкому.
– А, ну ладно. Так чего ты сейчас-то вспомнил?
– А, точно! Вот! – Куроо протянул телефон через спинку дивана, демонстрируя экран. Яку на это только закатил глаза: как будто так что-то можно разглядеть. – Пишет, что хочет поговорить и спрашивает, можно ли приехать на выходных. Странно, да?
– Ага. И что ты ответил?
– Да чего, пусть приезжает. Посидим в субботу, давно не виделись.
– Если ты споишь Тору настолько, что придётся его оставлять, – спать на полу будете оба!
– Якку-ун!
Полдень субботы наступил на удивление быстро. Куроо мог бы поклясться, что не успел он спустить ноги с дивана, чтобы пойти спать тем вечером, когда получил сообщение, как уже оказался на станции, увешанный пакетами с соседнего рынка. Чтоб два раза не ходить – всё равно надо Ямамото встретить, почему бы и не купить зелёный салат по дороге. И редьку, и морковку, и корень лотоса. И рыбу. С запасом, чтобы на несколько раз на неделе хватило.
– Эй, Ямамото! – окрикнул он, завидев, наконец, среди высыпавших со станции знакомый двухцветный ирокез. Помахать не получилось – руки были заняты – но бывший сокомандник и так его нашёл. Слегка подпрыгнул, выпрямился во весь рост и изменил направление движения, ориентируясь на капитанский голос.
“Надо же,” – восхитился про себя Куроо: “Сколько лет прошло, а привычка осталась.”
– Здравствуйте, Куроо-сан!
Выпавший из толпы Ямамото выглядел странно. Чересчур прилично, хоть и слегка ошалело. Куроо украдкой покосился на его жестковатые на вид, явно свежевыстиранные джинсы и отглаженную рубашку-поло, видневшуюся под распахнутой косухой. Даже ботинки начищены. Стало мучительно неловко за вытянутые на коленях любимые штаны и гроздья пакетов в обеих руках. Хорошо хоть домашнюю футболку под курткой не видно.
– И тебе не болеть, – осклабился Куроо, аккуратно переступив с ноги на ногу так, чтобы выставить бедро вперёд и расправить плечи. – Как жизнь молодая?
Пакеты весили столько, будто на них локализованно действовала гравитационная аномалия, но он всё-таки поднял оттягиваемую редькой и прочими корнеплодами руку и приглашающе махнул вперёд:
– Пошли, нас Яку ждёт, – и, не дожидаясь ответа, направился к светофору. Ямамото поспешил следом.
С самой встречи у станции что-то шло не так.
Сначала Ямамото, который не пойми с чего выглядел, будто на собеседование собрался. Потом Яку не оказалось дома. Он вообще в последние несколько недель частенько зависал где-то после работы, приходил немногим раньше самого Куроо, но в выходной отлучился впервые. Впрочем, появился он как раз вовремя, чтобы лицезреть третье “не так”: согнувшегося в глубоком поклоне Ямамото.
– Я дома! Где он уже успел накосячить? – вздохнул Яку, стягивая кеды у порога. На локтях и коленях одежда пропиталась жирной грязью, где только нашёл?
– С возвращением, – Куроо помахал свежеоткупоренной банкой “Кирина”. – Не знаю, я на него даже ещё не орал, а он уже. Ты где так изгваздался?
– Да так. Привет, Ямамото! Как жизнь?
– Здрасть, Яку-сан! – Проорал тот, так и не разгибаясь. Ситуация грозила перейти в разряд неловких.
– Куроо-сан! Яку-сан! Я приехал вам сказать! Что намерен встречаться с Кенмой!
А вот она и перешла.
“А мне-то что?” – хотел было спросить Куроо, но неожиданно понял, что ему очень даже “что”. Пока он пытался переварить эту мысль, Яку наконец натянул чистые штаны и плюхнулся на противоположный стул, отобрав по пути банку пива и огрев Тору под зад, чтобы прекратил ломать комедию.
– А вы разве не встречаетесь уже?
– Мы встречаемся, но не… не это… не… – он скрестил руки на груди и уставился куда-то за окно. – Я очень уважаю Кенму!
– Бедный Кенма, – пробормотал Яку. – Но ты молодец, молодец. Возьми баночку из холодильника, промочи горло, пока Куроо не отпустило.
Многое можно было сказать про Ямамото, но был он не дурак. Прежде, чем взять пива себе, открыл и поставил банку перед носом бывшего капитана.
К тому моменту, как её содержимое уполовинилось, Куроо был уже готов признать, что не ему решать, с кем спит старый друг, но от мысли выдать Ямамото пиздюлей всё ещё не отказался. Раз уж пришёл. И на будущее. В глубине души он подозревал, что Торе они тоже были нужны – для душевного спокойствия.
нишмагла пройти мимо заявки на стрингах, включавшей в себя кенхины, курокенов и ХФК. Пара-па-па-пааам, что я люблю! Ну, ХФК же!
В процессе обпиливания текста напильником выяснилось, что есть на дайри люди, не имеющие представления, что такое "пати", "баф" и "реген". Перед выкладыванием в тред, скрепя сердце, убрала из текста игровые термины. Запостила, и тут же вернула их в доке обратно Кто геймер? Я не геймер! Кому мама на двадцать восьмой день рождения дарит диск с игрой? Но это же финалочка! Я не геймер - я финальщик!!11рас
В общем, тут оно будет висеть в таком виде, в котором задумывалось
кенхины ПГ-15, большая часть рейтинга за внутреннюю ксенофобию и причинение вреда самому себе по Haikyuu Final Quest, опирается на игровой процесс винтажных финалок Кр.пер.: по заявке на стрингахпо заявке на стрингах 2. Кенма/Хината, Куроо. FQ!AU. Попытки скрыть истинную природу ради отношений. «Ты думаешь, мелкий примет тебя, если узнает о сломанных рогах? Ты такой же демон, как и я, этот балахон белого мага тебя не спасет». Фразы нет и Куроо выступает в несколько другом ключе. Прстт.
Блок Таканобу едва смягчил удар, искрящийся чёрной магией хлыст прошёлся по груди Тобио, сбив почти двести хп. Плохо, у того и так здоровья немного – лучники обычно концентрировались на других характеристиках.
Что же делать? Пока Куро наносил удары по всем по очереди, можно подождать пару ходов и произнести заклинание, которое восстановило бы здоровье всей пати. Или лучше было подлечить Тобио сейчас? Второй атаки он мог и не выдержать, а Перья Феникса опять подорожали.
Кенма безотрывно следил за противником, всматриваясь в его лицо, считывая движения плетущих заклинание пальцев, угол поворота корпуса. Наконец он решился.
Дождавшись своей очереди, Кенма шагнул вперёд, замахнулся посильнее и треснул Куро посохом по голове. Как и ожидалось, урона он нанёс немного, всего лишь около тридцати. Зато гулкий стук, с которым узловатое деревянное навершие приземлилось между рогов, сработал не хуже Ауры, подняв всем боевой дух. Прикрывшийся мечом Хаджиме подавил смешок, Шоё же прыснул не стесняясь.
Куро обиженно зыркнул из-под чёлки. Блестящие в свете факелов, покрытые чёрным лаком когти изменили ритм движения. Сопревший в прокопчённом, душном подземелье Кенма внезапно поёжился. Ну как так получилось, он ведь даже шишку Куро не набил…
Уклоняясь от атак Таканобу и Тобио, Куро доплёл сеть заклинания и накинул её на всех пятерых сразу. Тёмная энергия стискивала, вытягивая силы. На несколько мгновений мир вокруг сжался до размеров мерцающей сети и заполнился болезненными выдохами и проклятиями. Отражаясь от купола, заметался протяжный стон Тобио, с которым тот осел на каменный пол.
Так, оживлять будем уже после битвы, пока поможем кому можем. На следующем же ходу Кенма зачитал одно из самых мощных заклинаний из своего арсенала, но едва восстановил здоровье Таканобу до половины.
– Вот, – фыркнул Куро, – вот они, результаты самосаботажа. Ты бы ещё подорожник приложил, эффективнее бы вышло.
Руки так и чесались огреть зловредного мага чем-нибудь вне хода, но бить Куро посохом было неэффективно, а атакующие заклинания белой магии были ему не по силам. Сжав зубы и в очередной раз мысленно прокляв демоническую кровь, Кенма принялся плести Реген над Шоё.
– Спасибо! – крикнул тот, тяжело опираясь на меч. – Не переживай, на следующем ходу точно забьём!
– Хината, придурок… – прохрипел Тобио. – Зададим, а не забьём.
– Сам ты придурок, – отозвался Шоё, укрываясь от атаки за бронированной спиной Хаджиме. Реген сработал как надо, и щёки героя приобрели чуть более здоровый цвет.
– Все вы придурки.
Куро откинул подол мантии и упёрся рукой в бедро:
– Один другого краше. Меня самого достало вас бить, шестой раз уже приходите. И хоть бы чему научились.
Кажется, Куро действительно обиделся. По крайней мере, завёлся он не на шутку.
– Я вам ещё в первый раз сказал: командная работа, взаимопомощь и взаимопонимание! Три параметра надо подтянуть, три! И что? Вот ты, с луком, ты один ходишь или с командой? Перед тобой не зря в авангарде железная стена стоит, за ней укрываться надо!
С пола донёсся неразборчивый хрип. Точно, надо бы Перо Феникса достать.
– А ты, герой Хината, магию зачем учил? Её использовать надо! Использовать! А не только прыгать, размахивая мечом. Придал бы всем ускорения в начале боя, вы бы меня впятером просто затоптали. Кстати, о магах…
– Куро.
– Что “Куро”? Куро тебя предупреждал, что ты вредишь сам себе.
Смотреть бывшему другу в глаза было невыносимо. Тот и правда предупреждал и уговаривал. Кенма опустил лицо, завесившись волосами. Тяжёлый белый капюшон мантии тут же соскользнул почти до носа
– Куро…
– И что ты сделал? Спилил рога? Ну вот и сиди теперь с заклинаниями первого порядка. Хватит с вас на сегодня!
Под ногами пати развернулась пентаграмма-ловушка и обездвижила всех пятерых разом.
“Стоило на пару секунд отвести взгляд!” – бранил себя Кенма. – “Обиделся он, как же. Специально зубы заговаривал”.
Тем временем Куро щелчком пальцев погасил магические огни в своём логове и исчез в клубах источаемого ими дыма. К тому времени, как действие ловушки кончилось, стены подземелья уже высосали из каменных коридоров всё тепло. Было зябко и пахло сыростью. Оживив Тобио и обобрав тайники, в неверном свете зачарованного набалдашника посоха пати понуро двинулась к выходу из подземелья.
Снаружи уже смеркалось. Впрочем, местность была им знакома, – и вправду, не в первый раз пришли, – точка сохранения и место для лагеря нашлись почти сразу.
Поначалу всё шло как обычно: поставили палатку, развели костёр, подстрелили (Тобио подстрелил) дичь на ужин. Кенма уже позволил себе надеяться, что комментарии Куро забудутся без последствий, но стоило покончить с едой и отодвинуться от костра, как Хаджиме проследил за ним напряжённым взглядом и больше не спускал глаз.
Кенма отклонился ещё дальше, пытаясь спрятаться в ночных тенях. Белая с красной оторочкой мантия мага практически светилась в темноте.
Монах сидел слишком далеко, по другую сторону лагеря, и не представлял опасности, а вот лучник не спускал с Кенмы взгляда. Словно Хаджиме заранее отдал приказ.
“Сейчас они спросят, что имел в виду демон,” – выстраивались друг за другом звенья цепочки событий, – “и будут спрашивать, пока не дознаются, как давно мы знакомы и что такого он мне советовал. С чего мы познакомились и что именно белый маг делал годами в обществе демона”.
Краем глаза он заметил, что к нему придвинулся Шоё. Вроде без поясных ножен, левая рука тоже пуста, в правой держит ложку. Ложка не выглядела опасным оружием, но Кенма на всякий случай, елозя задом по траве, отодвинулся ещё. Шоё на четвереньках подполз следом и пристроился под боком, положив голову на плечо. Его волосы, удерживаемые обручем практически вертикально, щекотали Кенме шею там, где её не прикрывал капюшон.
– Кенма, тебе нравится с нами путешествовать?
Нравится? Не то чтобы ему особо нравилось именно путешествовать – вся эта бесконечная ходьба, пыль, в подземельях холодно, на равнинах жарко. И не всегда есть где подзарядить магические карты. И спать на земле неудобно.
Зато очень приятно спать, положив голову Шоё на живот. Это ему нравится. И нравится, что они проводят вместе всё время, нравится, что Шоё делится с ним всем, что видит, нравится предупреждать о ловушках на пути и о слабостях противников.
Всё ещё упираясь макушкой ему в шею, Шоё повернул голову и уставился в лицо. Пугающими, непривычно серьёзными глазами.
– Тебе с нами плохо? Тебе наносит вред магия?
– Что? С чего ты это?
– Но тот твой друг, Куроо-сан, сказал, что он тебя предупреждал о чём-то, что сейчас происходит. И тебе плохо.
– Куро слишком много говорит.
– Но я подумал, может демонам вредно пользоваться белой магией?
Сосновые ветви шелестели и потрескивали под порывами ветра. Костёр разбрасывал искры, когда лопалась очередная шишка. Таканобу размеренно шкрябал ложкой о стенки металлической миски. Не грянул гром, не обрушилась стена дождя, не звенела сталь. Никто не подскочил с места и не атаковал. Даже выражения лиц не изменились.
– Ты…
Оказывается, Кенма сидел приоткрыв рот – губы и язык совсем пересохли. Он облизнулся и начал ещё раз:
– Ты знаешь?
От костра донеслось:
– Я видел тебя при дворе Дуракавы.
Шоё больше не смотрел страшно. Он смотрел тепло, как обычно. Как всегда смотрел.
– Ага, Иваизуми-сан сказал. Но я и до этого знал. Ещё когда мы в Миссидии учились.
– Как?
– Ну, ты такой “пхаааах” и “ууууруруу”. И вот так делаешь, – Шоё широко взмахнул руками и едва не сбил капюшон.
Кенма вцепился в расшитую ткань одеревеневшими пальцами. Руки никак не слушались, под кожей волнами мерзких иголочек прокатывался адреналин. Ветер задувал воздух в горло, а вот вдохнуть никак не получалось.
– Спасибо. За ужин. – Пробормотал Кенма.
Выскользнув из-под Хинаты, он быстрым шагом направился в сторону темнеющих неподалёку зарослей. То ли молодые деревца, то ли кусты – утром посмотрит. Если… Если не… Кенма ускорил шаг. Подол белой мантии стелился по земле, лунной ночью ткань сияла мягким рассеянным светом. Видно издалека, в такой не скрыться.
Кенма тяжело опустился на траву и свернулся клубком, уткнувшись лбом в колени. Всю жизнь он мечтал не выделяться. Быть незаметным, таким как все. Но в маленьком городишке, теснившимся среди щедрых лесов, было всего два “демовьих отродья” – он и Куро. Лесные подкидыши. Деревня приняла их с благодарностью, как принимала всё, что даёт лес. Люди были к ним добры. Но куда бы они ни пошли, где бы ни оказались, в любой толпе и в одиночестве, они отличались. Угольно-чёрные макушки, изогнутые рожки. Прорези на штанах под проворный кожистый хвост. Сияющие золотом магической энергии глаза.
В двенадцать лет Кенма впервые увидел настоящих белых магов. Они остановились в деревне на ночлег и остались на несколько дней – помочь страждущим, утешить скорбящих. На любое горе у них находилось средство: молитва, заклинание исцеления, снадобья от всевозможных ядов, травки от различных хворей. Кенма следовал за ними неотступно, не мог глаз отвести.
Каждого из них с головы до пят скрывала форма гильдии белых магов. Ниспадающая складками от плеч, свободная и с капюшоном, полностью скрывающим голову. Теперь Кенма точно знал, кем хотел стать, когда вырастет.
И вот, впервые выданная гильдмастером форма его подвела. Выдала. Не дала спрятаться в ночных тенях.
Всё ближе и ближе раздавался шорох приминаемой лёгкими сапогами травы. Шаги такие быстрые, словно под наложенным навечно Хейст.
Хината присел рядом на корточки, положил голову на плечо Кенме и потёрся лбом.
– Кенма! Кенма! – Тепло от горячих выдохов просачивалось даже через плотную ткань капюшона. – Кенма, ты злишься?
– На что?
– Ну, что я раньше не сказал. Прости, я же не знал, что ты не знаешь, что я знаю!
Кенма всё ещё пребывал на грани отупляющего ступора и леденящего ужаса, но злиться на Хинату в любом случае было невозможно.
– Я не злюсь.
– А почему ты расстроился?
– Не хочу быть демоном.
– Хаааа? Почему? Но это же так круто!
– Люди иррационально опасаются демонов, следят за ними и всегда подозревают в первую очередь.
– Неправда, Кенма! Вот я тебя не опасаюсь. Зато ты меня почему-то да.
На последних словах голос юного героя поник до нормального шёпота.
– Шоё?
– Мы тогда… Ну, тогда. Я думал, тебе тоже хотелось. – Слова сыпались из Шоё, как семена камалейника из продырявленного мешка. Словно их накопилось столько, что уже никак невозможно было удержать внутри.
Кенма точно знал, сколько они копились. Четыре луны и шесть дней.
– У тебя сердце билось так, – продолжал Шоё, – так сильно-сильно, тук-тук-тук-тук-тук. Мне сначала казалось, ты волновался, потому что тебе тоже понравилось. А потом ты убежал, и c того раза избегал оставаться со мной вдвоём…
Ему понравилось. Очень понравилось. Губы, прижимавшиеся к его рту, были такими мягкими, даже не верилось, что они могут быть частью того же тела, что и крепкие плечи, и подрагивающие под ладонями Кенмы мышцы пресса.
Вообще-то, это он сам первым потянулся за поцелуем.
Они тогда оказались заперты в проулке, ожидая, когда проедет целый караван подвод, занимавших собой всю дорогу. Расстояние между домами было таким небольшим, что от окна к окну тянулись верёвки с бельём. Они стояли там, под скрип перегруженных колёсных осей, уже целую вечность, но Кенма был совсем не против подождать ещё – развешенное всё ещё влажное бельё создавало и тень, и прохладу. А кроме того, с каждой минутой Шоё придвигался всё ближе и ближе. Огрубевшая от рукояти меча ладонь, сжимавшая его собственную руку, была почти ледяной. Как перед матчем на городских игрищах с мячом. Кенма тогда держал его за руку до самого выхода на арену.
Луч, пробившийся между подводами, осветил лицо Шоё тёплым солнечным светом. Вызолотил сведённые брови и пух на щеках. Скользнул по поджатым губам, и Кенме невыносимо захотелось сцеловать с них это тепло. Что он и сделал.
Может быть, от удивления, может, потому, что напряжение отпустило, Шоё практически упал на него, прижав к сырой стене. Кенма едва успел подставить руки, чтобы тот не навалился сверху. Одна ладонь оказалась на плече, другая упёрлась в живот. Несмотря на это, Шоё прижимался всё ближе, притираясь всем телом. Пока его губы и язык ласкали губы Кенмы, руки хватали за полы мантии, оглаживали щёки и шею, тянули за волосы.
Когда прохладные пальцы зарылись ему в волосы, удерживая падающие на лицо пряди, Кенму словно прошило Сандарой. Стоило этим рукам сдвинуться всего на пару сантиметров, и они коснулись бы спрятанных под волосами и капюшоном рогов.
Небольших, длиной в полтора пальца, едва заметно загибающихся и определённо демонических рогов.
Шоё заметит.
Шоё узнает.
Шоё - герой, он не захочет иметь дело с демоном.
Обтерев влажную кладку белой мантией, Кенма выскользнул из мягко удерживавших его рук и метнулся прочь, едва не попав под деревянные колёса.
Он сразу же знал, что нужно сделать. Тем же вечером, отыскав в королевской библиотеке нужную антологию ритуалов, он пришёл к Куро, но тот наотрез отказался помочь. Они поссорились так, как не ссорились никогда, оконные стёкла дрожали от сгустившейся в воздухе магии. К тому моменту, как Кенма решился и сплёл сетку заклинания сам, вокруг было разлито столько энергии, что оно удалось с первой попытки. Разбегавшиеся от пальцев светящиеся линии вытянулись в одну леску. Словно лезвие, она так быстро обрезала рога, оставив в волосах неровно скошенные пенёчки, что в первые секунды он даже не почувствовал боли. Она пришла, только когда обрезанные загнутые конусы рогов уже раскатились по полу в разные стороны.
А потом ушёл Куро.
А теперь выяснилось, что Шоё знал.
Всё было зря.
- Кенма, - из воспоминаний его выдернул горячий шёпот в самое ухо. - Кенма?
Шоё уже тогда знал.
Кенма заставил себя разжать пальцы и отпустить край капюшона. Плотная ткань, впрочем, всё равно осталась на месте, удерживаемая собственным весом. Всё ещё подрагивавшие кисти рук он запустил в лохматые рыжие волосы, и Шоё довольно хихикнул ему в висок.
- Что?
- Можно я тебя хотя бы в щёку поцелую?
Пожалуй, уже можно.
Слегка запрокинув голову, он подставил щёку, а затем повернулся, встретив губы Шоё своими.
Сложная судьба у этого фичочка, сложная. Затащили меня Коти как-то раз в док с собой и Verdigris, отстреливаться там драббликами по кругу. Ничто не предвещало беды, а потом неосредственно Коти нафанонили #дваТодая. Рядом стоящие универы, в одном из которых оказались Куроо, Ойкава, Яку, асадайсуги и Укай в качестве помощника тренера; а в другом: Иваизуми, Бокуто и Ушиджима. Списки не окончательные Поначалу я фонтанировала кровавыми слезами и отказывалась в этом участвовать - ненавижу троп "все в Тодай". А потом сообразила, что это же прекрасный повод натянуть кота на бревно ушикены и втянулась. Получилось так, что завязку и окончание этой истории написали за меня, оставалось только добивать драбблами середину. Потом началась нехватка то времени, то сил, и бедному фанону так и грозило зависнуть в черновиках навечно.
На самом деле в ежемесячной лотерее в линейке Кенмы мне выпал Мия. Не помню даже который. А вот Котям выпал Ушивака И это была бесславная растрата ресурса, потому что она всё равно не стала бы про него писать В общем, я вспомнила картинку "если ты ждёшь знака, - -то вот он!" и звбрала котёнка брёвнышко в хорошие руки.
Долго пыталась прикрутить неприкручиваемое - совместить собственные драбблы с чужими (те самые завязка и ХЭ), но с тигром не срослось. Так что просто поверьте на слово, что ХЭ там есть! кр.пер.Команда ушикенного универа проиграла оф.матч, выиграв до того все тренировочные. Во время празднования пребывающий в эйфории от закрытого гештальта Ойкава перегнул палку с глумлением, достал и своих и чужих, и заставил Кенму проникнуться командным духом и ответственностью за команду альма матер. А утром было: "- И что ещё я пропустил? // - Кенма сказал Ушиваке: "Да".
ушикен намёки на пейринг можно разглядеть разве что при помощи бинокля со встроенной машиной времени. G. Повседневность, сталкерство, шутки про шираторизаву, страшенные смайлы. правка Verdigris Кр.пер.: по мнению Кенмы, он уже отдал достаточно времени и сил волейболу, и вся спортивная деятельность в универе может гореть синим пламенем. По мнению Ушиджимы, он должен был пойти в волейбольную команду.
Согласно заверениям всех родственников с обеих сторон, Кенма был “типичным представителем современной молодёжи”, той самой, которая “не думает о будущем и не знает, чего хочет”. Кенма со старшими не спорил. Слишком утомительно. Впрочем, вопрос, чего он хочет где-то там в далёком будущем, был и правда слишком расплывчатым. Даже на вопрос, чего он хочет на ужин, ответа зачастую не находилось.
Окей, возможно он не знал, чего хочет, зато абсолютно точно знал, чего не хочет: просыпаться на полтора часа раньше, растрачивать выходные, вечно таскать лишний баул и ходить с ног до головы в синяках. Короче, никакого больше волейбола. Всё, хватит.
Не то чтобы это была единственная причина, по которой Кенма не стал подавать документы в тот же универ, что и Куро, но в общем да. Это была та самая причина. А так – нет Куро, нет волейбола. А тупой совени, который оказался с Кенмой в одном универе, он пригрозил перекрыть доступ к гуглу, если тот кому-нибудь проболтается, что он был связующим и капитаном.
К Золотой Неделе успокоились даже самые неутомимые зазывалы, все кружки и секции отметили набор новичков десятком-другим банок пива, и Кенма выдохнул. Субботнему сну после долгих ночей с любимой плойкой больше ничто не угрожало.
Однако же, радость его была недолгой и длилась ровно до того момента, как однажды на перемене у него над головой раздалось:
– Козуме Кенма?
Кенма поёжился. Собственное имя, произнесённое незнакомым голосом, звучало зловеще. Ему даже показалось, что вокруг сгустилась тьма. Поставив игру на паузу, он поднял глаза и практически уткнулся носом в куртку с эмблемой волейбольной команды универа.
Блядство.
Нависшая над ним туша Ушиджимы Вакатоши загораживала солнце полностью. Когда Шоё рассказывал о матче с Шираторизавой и о громадном капитане команды, Кенма думал, что тот преувеличивает. Оказалось, нет. Просторная спортивная куртка так тесна в груди, что ткань вокруг вышитой эмблемы университета грозила разойтись. И по длине была коротковата.
Вот Лев тоже длинный, как шпала, но он просто бесил. Шея затекала с ним разговаривать. А этот – как там Шоё говорил? Ушивака? – пугал.
– Это ты – Козуме Кенма? – Повторил тот. Без малейшего интереса в голосе, будто это и не вопрос вовсе. Таким тоном и по фамилии – только на расстрел вызывать.
– Кенма. – На экране телефона снова задёргались пиксельные спрайты. – Да, это я.
– Ты должен был пойти в волейбольную команду.
Палец дёрнулся и промахнулся мимо клетки. Из пяти членов пати один перестал радостно подпрыгивать. Ну, блин. Можно было ожидать, что разговор пойдёт именно об этом, но чтоб так сразу?
“Кажется, от этого Ушиваки будет сложно отвязаться,” – пришло в голову Кенме.
***
А через месяц он серьёзно подумывал о том, чтобы выкинуть телефон.
Окей, телефон жалко. Выкинуть симку. Сменить номер. Перерегиться в Лайне. Придётся повозиться с переносом заметок и восстановлением ленты друзей, но он и так не социоблядствует, не то чтобы речь шла о трёх сотнях контактов. Своим напишет, а кому больше всех надо – сами его найдут.
Хотя в этом и заключалась проблема.
“Больше всех надо” будет как раз тому же Ушиваке, так что все старания пропадут зря.
Кенма разблокировал телефон, посмотрел на экран и заблокировал снова.
Уже который день поутру его ждало сообщение:
“06:50 УшиджимаВакатоши813 Приходи на тренировку. 5 вечера, второй спортзал.”
И имя в Лайне такое, УшиджимаВакатоши813. Его что, дедушка регистрировал?
Сообщения Кенма, конечно не открывал, только читал оповещения. Была надежда, что этот придурок подумает, что ошибся адресатом. Но полчаса назад скончалась и она. Сразу как закончилась последняя лента, телефон пиликнул и теперь строчка в трее гласила:
“16:44 УшиджимаВакатоши813 Если у тебя нет волейбольных кроссовок, Акааши из соседнего кампуса даст свои сменные. Куроо договорился.”
Как сложно жить, когда лучший друг – предатель.
Кенма давно подозревал, что у Куро зависимость. Мать родную продаст за волейбол. И его, Кенму, тоже.
Вот пусть только попросит ещё что-нибудь когда-нибудь, уж он ему припомнит.
Кенма нажал на кнопку блокировки, вздохнул и снова погасил экран.
Что делать – непонятно.
Избегать Ушиваку и не попадаться на глаза – не помогало. Тот где-то достал его номер. Хотя, понятно где. Не отвечать на сообщения – не помогало, он всё равно писал. Несколько раз этот лебедь-переросток подсаживался к нему в столовой, и Кенма собирался показательно его игнорировать – уж с этим бы проблем не возникло. Но как было его игнорировать, если он кроме привет-приятного-аппетита-пока не говорил ни слова?
Молча ел, слегка нависая над столом. Почти всегда одно и то же. И медленно так, обстоятельно, даже непонятно было, нравилась ему еда или нет. Вокруг Ушиваки вообще образовалась какая-то тихая зона, словно он даже нормальный столовский гул отгонял своим присутствием. Сидел, расправив плечи и загораживая собой весь обзор. Спина всегда ровная. Хоть бы палочки облизал.
Или в задницу себе воткнул.
Первые пару раз Кенма напряжённо вслушивался, он всё ждал, когда же заведётся шарманка: “Ты должен записаться в секцию волейбола, бла-бла-бла, командная игра,бла-бла-бла, спорт, бла-бла-бла, талантом нельзя разбрасываться, бла”. Сосредотачивался до того, что практически слышал, как Ушивака глотает.
Но тот ел с ним за одним столом, прощался и уносил поднос на стойку. Продемонстрировать своё презрение и игнорировать не получалось.
Ситуация была ужасна.
А ужаснее всего было то, что она начинала Кенме нравиться.
***
вт, 8 мая Прочитано 13:10 ٩(ఠ益ఠ۶ Прочитано 13:10 ୧((#Φ益Φ#))୨ Прочитано 13:10 ٩(╬ʘ益ʘ╬۶ Прочитано 13:11 моё лицо, когда ушивака уже мысленно записал меня в вол.команду
Так он написал Шоё три месяца назад. И все эти три месяца Шоё был практически единственным источником моральной поддержки.
13:15 Кенма!!!!!! Урааа!!!!!!! Ты всё таки надумал! 13:16 Знаеш, что это значит? В следущем году снова будим на одной площадке!! Здорово!!!!!
Прочитано 13:16 ・゚・(੭ ˃̣̣̥ ㅂ˂̣̣̥੭ु Прочитано 13:16 нет, шоё, нет Прочитано 13:17 не хочу в команду Прочитано 13:17 даже думать об этом не собираюсь └|゚益゚└| Прочитано 13:17 он просто привязался
Шоё, впрочем, тоже его не понимал. Но хотя бы старался.
13:20 Тогда это плохо!!!!!! 13:25 Не то что ты не хочеш, а то что заставляет 13:25 Ну тоесть то что не хочеш тоже плохо, но так не поступают!!!!!! 13:28 Кенма, держись!!!!!!!!!!!!
“Кенма, держись”. “Кенма, стой на своём”. “Кенма, ты справишься”. Было понятно, что Шоё всей душой болел за успех Вакатоши, но необходимость поддержать друга всё-таки перевешивала.
“Кенма, сопротивляйся”. Вот только сопротивляться было особо нечему. Вакатоши не просил и не спрашивал. Не настаивал и не рекламировал. Он вообще ничего не говорил.
Поначалу было стрёмно. Вакатоши угнетал одной только шириной плеч. Из головы никак не вытрясалась дурацкая идея, что он вот сейчас протянет лапищу, возьмёт за шкирку и понесёт в спортзал. Неделя проходила за неделей. Время от времени на стол Кенмы в кафетерии или библиотеке падала уже знакомая тень. Приветствие, вопрос, не занято ли, кивок – вот и всё. Ушиджима поглощал еду, читал что-то своё, смотрел на скачущие за окном солнечные пятна. Иногда подсматривал в экран приставки. Хмурился на сложных битвах.
Его молчания оказалось легко различать: унылые лекции, отличная тренировка, разнывшееся плечо, шумная компания на соседней скамейке. Мнение об окружающем мире проскальзывало на лице, как бегущая строка в новостях, и растворялось. Ни одна проблема не проникала достаточно глубоко, чтобы поколебать общее состояние покоя.
Это притягивало. Сидя в тени мощной фигуры, было легко не обращать внимания на перешёптывания. На взгляды и пересуды.
Да и экран меньше бликовал.
Среди текучих оттенков молчания не хватало одного. Того, который бы объяснил, чего Ушиджима добивался непосредственно от Кенмы. О волейбольной команде он не заговаривал, ежеутренние сообщения тоже прекратились.
И сколько бы Кенма ни присматривался, приходил к одному и тому же. Ушиджима садился рядом, потому что ему нравилось сидеть рядом.
Как и Кенме.
В детстве неподалёку от их дома росло крупное кряжистое дерево. Его облюбовала сорока – гнезда не строила, но прилетала каждый день. Сидела, вцепившись когтями в узловатую кору, вертела чёрной головой. И частенько под деревом можно было увидеть соседского кота. Он сидел и наблюдал за птицей.
“Смотри”, – показывала мама, присев на корточки рядом с Кенмой. – “Сорока высматривает, что можно ухватить. Есть ли на земле зёрнышки. Или веточки, чтобы строить гнездо.”
Глаза у сороки были как бусинки, и всегда был виден только один. Она сидела на дереве долго-долго, едва подрагивая крыльями.
“А котик, смотри, охотится.” – Мамин голос звучал так чётко, будто она снова говорила прямо на ухо. – “Котик ждёт, когда сорока соскочит пониже, а потом кааааак прыгнет! Знаешь, как котики прыгают? Как котики прыгают? Молодец…”
В последнее время Кенма часто вспоминал то дерево, кота и птицу. Неподвижные силуэты среди плещущихся теней от листвы. Он со всё возрастающей уверенностью подозревал, что после проведённых вместе часов ожидания им просто понравилось там сидеть.
Кенма поймал себя на том, что на битвах с боссами разворачивал экран, чтобы было видно сбоку.
А ещё на том, что точно знал, как прошли все матчи университетской волейбольной команды за последние два месяца. Знал основные стратегии и амплуа игроков. Смотрел ролики с матчей на Нико-нико.
Перед началом сезона команды только раскачивались, сыгрывались, до первых официальных матчей оставался примерно месяц. Их команда была одной из сильнейших, первый состав прорывался вперёд как боевая машина. И двигался, как выверенный механизм. Такая командная работа отлаживалась годами, но они и играли вместе уже четыре года. Практически весь первый состав учился на последнем курсе. И связующий тоже. И другого не было.
Кенма был почти готов простить Котаро и вернуть ему гугл в качестве домашней страницы в браузере. Он вертел в руках телефон в сине-жёлтом силиконовом чехле, пока хозяин оного оживлённо пересказывал пятничный товарняк с командой соседнего университета, того самого, где учились Куро, и Кейджи, и Яку, и Тоору, и старшие из Карасуно. Куро то и дело вклинивался, протестуя против описания розыгрышей. Котаро сдался, когда в спор включился Кейджи. Тот говорил отрывисто и чётко, и едва не раздавил зажатый в пальцах бургер. Все товарищеские матчи между командами их универов команда Куро и Кейджи проиграла. Все четыре.
Зря они заговорили о волейболе.
На чехле синие и жёлтые полоски разбегались из центра слегка закрученными секторами. Кенме почти не хватало массивной фигуры, присутствие которой гасило шум и суету.
До сих пор командой Кенмы была та, за которую играл Куро. И сейчас Кенма не желал ему проиграть. Но Котаро и Вакатоши он желал выиграть.
* * *
В зале пахло полиролью и потом. Кенма не скучал по этому запаху ничуть.
Он свернулся на скамье, спрятав нос в вороте толстовки, и строчил сообщение за сообщением, описывая спортзал, заполняющиеся трибуны, табло, загон для запаса. То, что “да ничего пока не происходит” для Шоё не считалось ответом, выяснилось опытным путём ещё в начале учебного года.
Радостный гул болельщиков потерялся было за азартом переписки, но вот волны кричалок побежали по нарастающей, скандирующие голоса тонули друг в друге, смешиваясь в нестройный хор. Кенма ещё сильнее вздёрнул плечи, зарываясь поглубже в кофту.
Трибуны приветствовали своих героев.
Несмотря на то, что товарищеские матчи между двумя универами проводились постоянно, в турнирной таблице они совпали в первый раз. Всю прошлую неделю ни в один групповой чат было невозможно зайти: там Куро и Яку с ума посходили, тут Котаро, Куро и Кейджи сцепились, в третьем окне Тоору, Суга и Кейджи похвалялись, что у команды противников единственный связующий, и тот им не ровня.
У команды альма матер самого Кенмы, то есть.
В чате “Шабаш” тысяча сто двадцать восемь пропущенных сообщений за четыре дня.
Куро встретился с ним взглядом, как только их команда выбежала на разминку.
Кенма вообще не собирался приходить. И сидел за баннерами своего универа. Он в последнюю минуту поддался нытью Котаро, который просил прийти, поболеть за него, раз уж большинство их друзей окажутся по ту сторону сетки. Кенма едва разговаривал с Куро с тех пор, как кое-кто сдал кое-чей номер телефона, тот даже не знал, будет ли он в зале. И тем не менее.
Куро потребовалось две секунды, чтобы его найти.
Вакатоши бежал, не спуская глаз с трибун, пока не нашёл.